Виктор Сергеевич Решетнев - Обские осетры - Виктор Сергеевич Решетнев
Скачано с сайта prochtu.ru
Виктор Решетнев
http://www.proza.ru/2018/11/27/873
Обские осетры
Стоял я как-то на зимнике, ждал попутки. Ждал давно, а потому замёрз основательно. Была середина зимы 1985 года, и работал я тогда на Крайнем Севере, газ добывал. Точнее, перекачивал его по газопроводам, монтируя турбины на компрессорных станциях. Работа была интересной, и участок у меня был большой, простирался с Юга на Север километров на четыреста. От Нулевой компрессорной, что недалеко от Надыма, до Девятой дожимной, которая уже находилась за Полярным кругом на берегу Обской губы. Сейчас точно не помню, что и где я тогда монтировал, помню только, что возвращался из Пангод на Правую Хетту, где у меня было постоянное жильё.
Стою час, другой, мёрзну, никто меня не подбирает. Мимо проскакивают плетевозы с огромными трубами, но они, как правило, не останавливаются. Им не рекомендуется брать попутчиков, да и они в основном на трассу едут мимо населённых пунктов. Мороз между тем крепчает, под сорок придавил, а, может, и ниже, вахтовок нет, словно пропали все, и самосвалов не видно. В карьере никто не работает, значит, актированный день, то есть, наверняка уже за сорок. Стою ещё полчаса, начинаю подпрыгивать, чтобы не превратиться в ледышку. Тут подходит ко мне попутчик, дед старый, лет под шестьдесят, в засаленном полушубке. Сейчас мне смешно, что я тогда так подумал о нём, самому скоро шестьдесят стукнет, но тогда мужик этот показался мне дедом.
Поздоровались мы с ним, стоим дальше, молчим, мёрзнем уже вдвоём. Тут выкатывает из-за поворота ГТ-Т-шка, громыхая стылыми гусеницами. И звук от них такой, аж за душу берёт. Но делать нечего, если водитель возьмёт, поедем на ней. Машем руками, чтобы остановилась. ГТ-Т-шка старая, потёртым брезентом крытая, в кабине кроме водителя видны ещё три пассажира. Сидят, улыбаются, сами, небось, были недавно в нашем положении. Агрегат затормозил, да так резко, что снег из-под гусениц пушистым веером во все стороны разлетелся, и нас немного задело. Водитель открывает боковую дверь, спрашивает:
- Куда надо?
- Мне на Хетту, - отвечаю.
- А мне в Старый Надым, - прибавляет мужик.
- Вы точно поедете? – шофёр ехидно так улыбается, словно предвидит наше незавидное будущее, - у меня свободные места только в кузове, и они далеко не люкс. Правда, у меня там выхлопная по полу проложена, так что не замёрзнете. Но шумновато немного, - и лицо его расплылось в широчайшей улыбке.
Мы переглянулись с попутчиком и, не сговариваясь, полезли в кузов.
В сумраке под брезентом было тепло, но это нам сперва так показалось, потому что снаружи было минус сорок. Потом, когда поехали, оказалось, что и в кузове чуть выше нуля, и грохот такой, что можно оглохнуть. Минут двадцать ехали молча, отогревались. Я попытался поставить ноги на выхлопную трубу, чтобы побыстрее согреться, но подошвы унтов тут же задымились, пришлось ноги убрать. Пожилой попутчик тоже мостился-мостился на неудобной сидушке, ставил ноги то туда, то сюда, потом вытянул их вдоль выхлопной трубы и замер. Слегка отогревшись, мы стали знакомиться.
- Петруха, - сказал я и протянул руку.
- А я Пётр Иванович, - пожилой дедуля пожал её и усмехнулся, - выходит мы тёзки.
- Где работаешь? – поинтересовался он, - я в Пангодах сторожем на Головной компрессорной, в Старый Надым еду закупаться.
Что такое, "закупаться", я знал. На трассе водку не продавали, а населённый пункт Пангоды относился к трассовым посёлкам. В Старом Надыме был один магазинчик, где можно было разжиться горячительным, но очереди там всегда стояли такие, что ого-го. Я-то и в Новом Надыме не всегда "закупался" в официальных точках, делал это как правило в «65-той Параллели», пусть с ресторанной наценкой, зато без очередей. Немца Буркхарда иногда надо было угостить, моего шеф-инженера по импортным турбинам.
- А я на Правой Хетте работаю, турбинистом, - поведал я собеседнику, - у меня там квартира в Финском комплексе, капитальное жильё. В других местах я считаюсь в командировке.
- Это хорошо, турбинисты - белая кость, - вздохнул Пётр Иванович, - а я скоро отсюда на Большую землю рвану, – продолжил он разговор, наклоняясь к моему уху, чтобы было лучше слышно, - поеду туда уже во второй раз, надеюсь, теперь окончательно. Хочешь услышать мою историю?
Я пожал плечами, что означало "согласен", и приготовился слушать.
- Впервые я приехал сюда в сорок втором, - начал рассказчик громко, стараясь перекричать лязг гусениц, - когда война была в самом разгаре. Мне тогда едва восемнадцать минуло, и я со своим товарищем Мишкой, моим одногодком, завербовался в Новый Порт рыбу заготавливать. Кто-то посоветовал нам из старших товарищей уехать подальше от войны. Колхоз там создали ещё в тридцать первом от Обьгосрыбтреста. К сорок второму году, когда мы туда приехали, там уже построили рыбоконсервный завод и организовали сезонную плавучую фабрику. Прибыли мы с моим товарищем зимой перед Новым 43-м Годом. В рыбколхозе, куда нас определили, выловом и заготовкой рыбы занимались одни женщины, коих в бригаде насчитывалось двадцать человек. Бригадиром к ним был приставлен дед, лет семидесяти, постоянно кашлявший и куривший трубку.
Поселили нас с Мишкой в палатке отдельно от женщин, отчего мы в ней поначалу постоянно мёрзли. Но выход потом нашёлся, и я расскажу какой.
Приступили мы к работе уже на следующий день. Ловили осетров так, выходили на лёд Обской губы и над зимовальными ямами выпиливали пилами полыньи. Потом опускали в них длинные багры и железными крюками старались подцепить полусонных рыб. Осетры в этих ямах плавали словно брёвна, перемещаясь снизу вверх. Когда я зацепил первого, и с помощью двух или трёх женских багров выволок его на лёд, то едва не потерял дар речи. В рыбине было килограммов сто, не меньше. Но это что, потом попадались и не такие экземпляры, по двести, даже по триста килограммов. Я до той поры думал, что осетры водятся только в Каспийском море, но оказалось, что это далеко не так. Обские осетры самые большие и самые вкусные. Я потом об этом прочитал в книге «О вкусной и здоровой пище» 1952-го года издания. Но это случилось уже потом, после войны, а тогда я об этом не знал. И куда пойманную нами рыбу девали, тоже не знал, и кто её ел во время войны, понятия не имел. Но, признаюсь честно, жили мы с Мишкой тогда, как у Христа за пазухой. Ели осетров и на обед и на ужин, делали из них свечи, мази, которыми на ночь растирались, чтобы не замёрзнуть. Короче, вскоре надоела нам эта еда хуже горькой редьки. Хлеба мало, по одному куску в день давали, соли тоже в обрез, не зря рыбу зимой заготавливали, через месяц воротить от такой еды стало. А вот от женщин нас не воротило, совсем даже наоборот, - рассказчик усмехнулся и вытер руки о засаленный полушубок, - особенно когда стали они нас с Мишкой приглашать в свою палатку погреться. Нам-то что, мы молодые были, среди стольких мягких тел и налитых грудей мы могли хоть целые сутки отогреваться. Но звеньевая, самая старшая из них, групповухи не дозволяла, на ночь оставляла нас Мишкой по одному каждой из женщин по очереди. Кому-то доставался он, а кому-то я. Как вспомнишь сейчас об этом, так слюнки старческие во рту текут. А тогда… тогда мы с ним обурели, с каждым днём всё недовольнее становились, письма начали писать на Большую землю, чтобы нас добровольцами на фронт забрали. Дескать, наши одногодки с немцами воюют, а мы тут прохлаждаемся, рыбку ловим. Писали мы писали, и вот, наконец, добились своего. Приехали как-то за очередной партией рыбы сталинские комиссары и нас с Мишкой забрали. Меня по прибытии на Большую землю сразу в артиллерийскую учебку определили, и буквально через месяц на Курскую дугу отправили из сорокопятки по немецким танкам стрелять. Сколько раз я потом вспоминал этот рыболовецкий колхоз и сколько раз проклинал себя за свою дурость. Но я хоть живой остался. А вот Мишка…, - рассказчик тяжело вздохнул, - царство ему небесное, в сентябре сорок третьего утонул при форсировании Днепра.
Потом после войны, в сорок восьмом году, - продолжил свой монолог ви-за-ви, - в районе Нового Порта создали Байдарлаг, филиал ГУЛАГа. Зеки выдолбили в вечной мерзлоте рыбохранилище на 1700 тонн и уже складировали рыбу там. Храниться она могла теперь не только зимой, но и летом, хотя таких осетров, как ловили мы, в Обской губе уже не было, а сейчас их там и вовсе кот наплакал.
Пётр Иванович замолчал и стал покусывать губу. Видать, ему ещё что-то припомнилось, о чём он не хотел рассказывать. Я посмотрел в его лицо, изрезанное глубокими морщинами, мельком взглянул на старые поношенные унты, и подумал:
"А ведь этот человек прожил счастливую жизнь, несмотря ни на что. Он и войну прошёл, и на Крайнем Севере поработал. Ему есть, что вспомнить, теперь вот он поделился воспоминаниями со мной, и у меня настроение улучшилось. А что полушубок у него засаленный и унты старые - так это неважно, поезжу я по компрессорным, и у меня станет такой же".
Пока я размышлял в таком ключе, ГТ-Т-шка остановилась. Водитель вылез из кабины и постучал по брезенту.
- Кому на Хетте выходить? - крикнул он, - давай, выметайся.
Я пожал руку рассказчику, поблагодарил его за приятную компанию и спрыгнул из ГТ-Т-шки на снег. После двух часов сумрака под брезентом, он показался мне ослепительно белым.
Дома я принял ванну, напился душистого чаю, и долго потом сидел на кухне в состоянии полудрёмы. Я бы заснул окончательно, если б не лязг гусениц, стоявший в ушах, да неторопливый басок рассказчика, пробивавшийся сквозь него. А ещё я видел перед собой человека, пусть и в засаленном полушубке, но очень счастливого, прожившего жизнь не зря.
19 февраля 2019 г
Фото из Интернета
Продолжение следует
Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru