Александр Петрович Водяной - Свадьба - Александр Петрович Водяной
Скачано с сайта prochtu.ru
СВАДЬБА.

Пролог

Вы спрашиваите, что такое деревня? Вот ответ Десятилетнего Мальчика:
- Это умывание росой, вкусная колодезная вода, сочное яблоко с дерева…
А вот ответ Сорокалетнего Взрослого:
- Это стадо злых гусей, пауки, ужи, лягушки, которых я боялся с детства…
Десятилетний Мальчик удивляется:
- Но как же без деревни? Аисты на крышах, жеребёнок в поле, рыба в реке…
Сорокалетний Взрослый возражает:
- Но это и жгучая крапива, заброшенное болото и чёрные коровы, которых я боялся с детства…
Десятилетний Мальчик смеётся:
- Парное молоко, весёлые куры, катание на козе. И совсем не страшно…
Сорокалетний Взрослый заметно злится:
- Ну, да! Безупречное голубое небо, изумрудные луга и рощи. Дети целуют поросят и обнимают счастливых кур, а коровы модельного вида, словно позировавшие для рекламы альпийского сыра, задумчиво жуют сочную траву…
Десятилетний Мальчик улыбнулся:
- Как славно! Наконец-то понял…
Сорокалетний Взрослый тяжело вздохнул:
- А ещё в деревне чёрная собака с пеной у рта, которую я боялся с детства…
Как странно, и какие разные ответы. А ведь Десятилетний мальчик и Сорокалетний взрослый – это один и тот же человек, только в разном возрасте.



-1-

Страх - это очень серьёзная проблема многих детей. Всё начинается с фантазий, подогретых книгами, фильмами и компьютерными играми. Наступает время, когда эти фантазии начинают действовать против него. Страхи увеличиваются в количестве, становятся всё более и более яркими и агрессивными. Они надвигаются со всех сторон и буквально пожирают душу. Увы, человек не смог избежать фатального гнёта, управляющего животными, он родился в страхе, оплетён боязнью, вырос в трепете. Первобытные люди почти всего боялись: боялись диких зверей, которые гораздо сильнее. Боялись грозных явлений природы, боялись соседних племён, боялись богов и духов, которые казались сильными, мстительными и злыми. Страх, был и моим неизбежным спутником с детства. В трёхлетнем возрасте я совсем не ощущал опасности высоты. В пять лет, я бесстрашно перебегал улицу перед мчащимися автомобилями. От чего же, в десятилетнем возрасте, мною овладел страх? Откуда взялся этот холодящий ужас, пронизывающий до мозга костей? Что бы восстановить ясную картину, нужно вернуться в эту проклятую деревню, которая по сей день, навевает жуткие воспоминания. Всё началось с того, что я слишком бурно реагировал на присутствие незнакомых людей. Чужая обстановка тяготила меня, а малопонятная ситуация, направляла мысли к неизбежной опасности. Родители мои планировали отдохнуть на морском курорте. С детства я был слишком болезненным и впечатлительным ребёнком, чтобы совершать такое длительное путешествие. Тогда, было решено отправить меня в деревню к дальним родственникам. Пастораль и сплошная идиллия! Примерно так должен был выглядеть мой отдых. Но уже с первых дней я не мог приобщиться к деревенской романтике. Я считал себя брошенным в этом захолустье и никому не нужным. Меня не прельщало свежее молочко, медок на пасеке и пахучие сеновалы. Возможно, во мне играл детский эгоизм. Именно поэтому я не замечал живописных окрестностей и свежего чистого воздуха, предпочитая всему этому пыльный и шумный город. Пение птиц на рассвете меня тоже не радовало, а только раздражало. Но вот моё внимание привлёк местный мальчишка. Он всего на пару лет был старше, но очень выделялся среди остальных. Цепкие объятия городских домов и улиц, постепенно отпускали меня. С Грицыком я водил на водопой коней и впервые прокатился на крупе самого резвого скакуна. До страха оставалось три дня.



-2-

Этот деревенский мальчишка, гуляя со мной в заброшенном саду, чувствовал дрожь в моём теле и кажется, радовался этому. Я узнал из его рассказов о самой свирепой во всём стаде, чёрной корове, с которой даже опытные пастухи не могли справиться. И вот однажды вечером, сын хозяйки этой коровы вернулся домой и увидел, как она носит на рогах его мать и никак не может стряхнуть на землю. Возможно, это была вовсе и не корова, а рогатый чёрт. В другой раз Грицык рассказал про бешеную собаку, которая перегрызла немало домашней птицы и тогда, на неё устроили облаву. Чёрная бестия долго водила людей по лесу и, наконец обессиленная, выбралась на огороды. Там её и забили, и даже Грицык ударил пару раз.
На второй день этот пострел катал меня на козе и когда я слетел на траву, он загадочно произнёс: «Скоро ты будешь моим козликом».
На третий день, начали готовиться к свадьбе. Его старшую сестру, Лилу, выдавали замуж. Все суетятся, гомонят. По двору летает пух-перо. Мать с отцом не справляются и позвали родственников, и Грицыку доверили даже зарезать курицу. Это произошло на моих глазах. Она была белоснежной, и когда я представил кровь на белых перьях, мне стало очень неприятно. Я держал её в руках, и несчастная птица доверчиво притихла, прижавшись к моему животу. Через минуту она трепыхалась в руках безжалостного мальчишки. Он наступил одной ногой курице на перевязанные лапки, вытянул ей шею и приложил нож. То ли неуверенность в руках двенадцатилетнего Грицыка, а может и робость подвела, но он никак не мог справиться с сухожилиями. Наконец голова отделилась и, оставшись без неё, белая курица попрыгала немного и притихла. Грицык вытер окровавленный нож об траву и, не поднимая глаз, проговорил, словно оправдываясь:
- Нож был тупой...
Сейчас мне кажется, будто Грицык больше всего не хотел, чтобы в нём просыпалась жалость. И тогда он крикнул:
- Айда за мной! Поглядим, как свинью резать будут!
В деревне забой свиней - это целый ритуал. Кто сам резать не берётся, зовёт знатоков со стороны. Придут человек пять и у каждого свой способ. Сперва отведают самогонки, а потом ещё скандал между собой устроят. Свинья уже от страха, когда её тащить будут пять человек, если не сдохнет, то озвереет. После того, как повалят, окажется, что ни кто нож не взял, а если взяли, то лежит где-нибудь в 100 метрах. Хорошо, что Грицык рядом оказался. А свинья тем временем визжит на всю деревню, будто её уже режут. У алкашни у всех руки трясутся, силёнок нет, и пошёл тут спор, куда резать: в шею или в сердце. Потом один у другого отбирает нож, втыкает в сердце и, конечно промахивается. Свинья от ужаса вырывается и ещё полчаса её ловят. И опять Грицык подвернулся, помогает, а сам в мою сторону косится. Порой мне казалось, что этот черноглазый мальчишка вовсе и не мальчишка, а настоящий резвый бесёнок, и хвост под штанами прячет. Наконец-то свинье перерезают шею, а точнее, чуть ли не голову отрезают. Все устали и рады уже просто задушить её. Меня чуть не вырвало, а Грицык радостный, возбуждённый, весь измазанный кровью. Он ещё и на вкус её попробовал, когда подвешенную за задние ноги тушку разделывали. Я чувствовал головокружение и тошноту, от мелькавших взад-вперёд людей, от голосистых баб, от запаха самогонки, от свиного визга и птичьего кудахтанья.




-3-

Наутро стали съезжаться гости. Столы в саду ломились от закуси и выпивки. Пьяный отец невесты попытался по старинному обычаю украсть собственную дочь. Украл. Но забыл потребовать выкуп, а что делать дальше никто не знал. М-да. Ажиотажа не получилось. Пришлось ему же её и обнаружить. Стащившая туфлю невесты, её же тётка, отдала тоже практически задаром. Ну, а что за свадьба без драки?! А поскольку компания собралась разношерстная, а в соседней деревне ещё и злобная, то они, скорее всего и учинили разборки. А пока гости пили-ели, да морды били, под столом творилось настоящая вакханалия. Грицык утащил меня туда, и у нас была своя свадьба.
- Горько! Горько! – раздавались пьяные выкрики за столом, и Грицык в свой черёд тискал и слюнявил меня, как жених невесту. По обе стороны под столом лес ног, одни гости поют, другие подтягивают, звон вилок по тарелкам, хлюпает водка по стаканам. Мне стало тесно и темно. Хотелось выскочить и убежать куда-нибудь, от шума и суеты, от назойливого Грицыка. Тут заиграла гармонь, зазвенел бубен и гости пошли в пляс. Мы выползли из-под стола, на котором всё было перемешано: холодец, кровянка, сало, огурцы, помидоры яблоки, пироги. Грицык отыскал среди бутылей с сивухой шампанское, взболтнул хорошенько и направил струю на меня, потом и сам пригубил. Мы вмиг захмелели и начали выделывать коленца среди танцующих. Всё в голове шло ходуном – деревья в саду, аист на крыше, подвыпившие гости и счастливые молодожёны. Мне мерещились обезглавленные куры, бегающие по траве и жуткий оскал свиной головы на блюде. Грицык, приплясывая, шепнул мне на ухо:
- Глянь, какие арбузы у моей сеструхи! - и подмигнув лукаво, добавил:
- А хошь посмотреть на брачную ночку? Сегодня, на сеновале. Только сперва сбегаем на речку! Ай-да!
Грицык ухватил меня за руку и потащил за собой. Он крепкий, даже свинью пытался вчера удержать. Ветки хлестали по лицу. Людской праздник остался далеко позади. Музыки почти не слышно. Мы бежим по лесу и тут, меж двух берёз огромная круглая паутина. Я прошибаю её лбом, и она обволакивает моё лицо тонкими липковатыми нитями, Перепуганный паук восседает на моём ухе, сзади гудит встревоженный шмель. Запыхавшийся Грицык ведёт меня за собой. Что он задумал? Кусты впереди вздрогнули, зашевелились. Может эта чёрная корова с бабкой на рогах или бешеная собака с пеной у рта!? Мне казалось, что она яростно накинется и искусает меня всего. Я почти чувствую острую боль, будто кто полосует меня ножом. Но мою руку крепко сжимает рука Грицыка и я доверяюсь ему. Мы нырнули в эти кусты и оказались возле реки. Где-то плескалась рыба, стрекозки вальсировали над белыми лилиями, над водой склонилась ива. Майки, трусы, сандалии разлетелись в разные стороны, и мы нарушил девственную тишину шумными всплесками и отчаянными криками. Что происходило потом, я тогда не понимал, но Грицык знал, чего хочет. Загорелый, жилистый, обезглавивший курицу и утоливший жажду свежей кровью, он оседлал меня приговаривая:
- Давай, козлик, вези меня! Вперёд! Гей, гей!
Я полз в густой траве среди ненавистных ужей и лягушек и мечтал сбросить своего седока. Вдруг, неожиданно у него в руках, блеснул нож, хорошо наточенный нож. Мне показалось, что с его лезвия стекает моя кровь. Я устало рухнул на землю и цепко ухватился за нижние ветки кустарника, словно боялся соскользнуть с этого берега, леса и деревни в чёрную дыру, в самую преисподнюю. Я и впрямь страшился, как бы не обернул меня этот Грицык в козла с густой бородкой и острыми рожками. А тут поднялся сильный ветер, зашумел лес, затрещали деревья в тревожном волнении. Не иначе, как наступает колдовство, но гляжу, Грицык и сам напужался. Там, в тёмном дупле чьи-то злые глаза светятся. Взялись мы за руки и стремглав, в деревню помчались, да только заблудились маленько.
- Ты на пни не гляди и в дупла не заглядывай, - бормочет он мне, а то, невесть что привидится!
А сам крестится и всех святых поминает, чтоб отвели от нас беду неминучую. Бежим мы лесом, которому конца-края не видно и думаем про себя, лишь бы с волками не встретиться. Если свиньи в нашей деревне на человечину позарились, так что уж про серых разбойников говорить. Клыки, как бритвы острые. А Грицык и тут свои байки затевает, не может он без них и дня прожить.



-4-

Вспомнилось ему, как курить бросал. Поначалу дымил он с пастухами до одури, мог по семь, а то и по десять папирос враз выкурить. И стало ему дурно. Прилёг Грицык в буйной траве, а травка эта ещё и своего дурману нагнала. Уснул он крепко-накрепко, а как пробудился, нет никого кругом. Нигде нет хлопцев – разбежались пастухи, и коров нет – разбрелась скотина. Кругом темень, и куда идти, неведомо. Жутко ему стало, и вспомнилось, о чём люди судачили, мол, где-то в лесных чащобах, здоровенный паук водится, размером с-лошадь. Притаилось чудище на высоком дереве и выжидает, кто к нему в паучьи сети попадётся. А они крепкие, словно рыбацкие, не вырвешься. Вот так и жрал поедом волохаый паучище всех подряд - коров заблудших и людей запоздалых. Ему всё едино, что животина, что человек. Особливо полюблял он лакомится детишками. Мясо-то у них нежное да сладкое. С трудом выбирался Грицык с того тёмного леса и в каждом дереве видел свою жуткую смертушку. Ведь на мальчике безбожном кровушка была от убиенной свинье и курицы, а нежить дух кровяной за версту чует. А как добрался Грицык до деревни, да забежал в родную хату, так мамкины сварки показались ему чудной музыкой, а отцовский ремень жопа и вовсе не чуяла, до того сладостно было на душе.
С тех пор он ни одной цигарки в рот не взял, а ещё запасся страшилками на всю свою жизнь, и слетали они с его языка, как перлы божьи. Думается мне, что он, таким образом, собственный страх затаивал, чтоб никто про то не дознался...
А про ветер бешенный, да про деревья скрипучие соврал я. Ни как, у Грицыка перенял такую манеру.
А ночью пошли мы в хлев и там притаились. Пахучее сено дурманило голову. Сквозь дырявую крышу в хлев, заглядывали звёзды. Вчерашняя невеста Лила стонала под молодым мужем, а мы с Грицыком бесстыдно подглядывали за ними, но не один мускул не дрогнул на моём лице. Зато его обжигал сверлящий взгляд Грицыка. Он обхватил мою белоснежную шею и крепко удерживал её, словно это была куриная горловина. Вместо поцелуя он больно укусил меня. Его ладони были влажные, будто измазанные кровью. По правде сказать, я немного побаивался этого неугомонного стервеца, догадываясь о том, что где-то глубоко в нём всё же притаился маленький чертёнок...




Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru