-------------------------------------------------------------------------- Рэй Бредбери - Апрельское колдовство -------------------------------------------------------------------------- Скачано бесплатно с сайта http://prochtu.ru * * * Высоко-высоко, выше гор, ниже звезд, над рекой, над прудом, над дорогой летела Сеси. Невидимая, как юные весенние ветры, свежая, как дыхание клевера на сумеречных лугах… Она парила в горлинках, мягких, как белый горностай, отдыхала в деревьях и жила в цветах, улетая с лепестками от самого легкого дуновения. Она сидела в прохладной, как мята, лимонно-зеленой лягушке рядом с блестящей лужей. Она бежала в косматом псе и громко лаяла, чтобы услышать, как между амбарами вдалеке мечется эхо. Она жила в нежной апрельской травке, в чистой, как слеза, влаге, которая испарялась из пахнущей мускусом почвы. «Весна… — думала Сеси. — Сегодня ночью я побываю во всем, что живет на свете» Она вселялась в франтоватых кузнечиков на пятнистом гудроне шоссе, купалась в капле росы на железной ограде. В этот неповторимый вечер ей исполнилось ровно семнадцать лет, и душа ее, поминутно преображаясь, летела, незримая, на ветрах Иллинойса. — Хочу влюбиться, — произнесла она. Она еще за ужином сказала то же самое. Родители переглянулись и приняли чопорный вид. — Терпение, — посоветовали они. — Не забудь, ты не как все. Наша семья вся особенная, необычная. Нам нельзя общаться с обыкновенными людьми, тем более вступать в брак. Не то мы лишимся своей магической силы. Ну скажи, разве ты захочешь утратить дар волшебных путешествий? То-то… Так что будь осторожна. Будь осторожна! Но в своей спальне наверху Сеси чуть-чуть надушила шею и легла, трепещущая, взволнованная, на кровать с пологом, а над полями Иллинойса всплыла молочная луна, превращая реки в сметану, дороги — в платину. — Да, — вздохнула она, — я из необычной семьи. День мы спим, ночь летаем по ветру, как черные бумажные змеи. Захотим — можем всю зиму проспать в кротах, в теплой земле. Я могу жить в чем угодно — в камушке, в крокусе, в богомоле. Могу оставить здесь свою невзрачную оболочку из плоти и послать душу далеко-далеко в полет, на поиски приключений. Лечу! И ветер понес ее над полями, над лугами. И коттеджи внизу лучились ласковым весенним светом, и тускло рдели окна ферм. «Если я такое странное и невзрачное создание, что сама не могу надеяться на любовь, влюблюсь через кого-нибудь другого», — подумала она. Возле фермы, в весеннем сумраке, темноволосая девушка лет девятнадцати, не больше, доставала воду из глубокого каменного колодца. Она пела. Зеленым листком Сеси упала в колодец. Легла на нежный мох и посмотрела вверх, сквозь темную прохладу. Миг — и она в невидимой суетливой амебе, миг — и она в капле воды. И уже чувствует, как холодная кружка несет ее к горячим губам девушки. В ночном воздухе мягко отдались глотки. Сеси поглядела вокруг глазами этой девушки. Проникла в темноволосую голову и ее блестящими глазами посмотрела на руки, которые тянули шершавую веревку. Розовыми раковинами ее ушей вслушалась в окружающий девушку мир. Ее тонкими ноздрями уловила запах незнакомой среды. Ощутила, как ровно, как сильно бьется юное сердце. Ощутила, как вздрагивает в песне чужая гортань. «Знает ли она, что я здесь?» — подумала Сеси. Девушка ахнула и уставилась на черный луг. — Кто там? Никакого ответа. — Это всего-навсего ветер, — прошептала Сеси. — Всего-навсего ветер. — Девушка тихо рассмеялась, но ей было жутко. Какое чудесное тело было у этой девушки! Нежная плоть облекала, скрывая, остов из лучшей, тончайшей кости. Мозг был словно цветущая во мраке светлая чайная роза, рот благоухал, как легкое вино. Под упругими губами — белые-белые зубы, брови красиво изогнуты, волосы ласково, мягко гладят молочно-белую шею. Поры были маленькие, плотно закрытые. Нос задорно смотрел вверх, на луну, щеки пылали, будто два маленьких очага. Чутко пружиня, тело переходило от одного движения к другому и все время как будто что-то напевало про себя. Быть в этом теле, в этой голове — все равно что греться в пламени камина, поселиться в мурлыканье спящей кошки, плескаться в теплой воде ручья, стремящегося через ночь к морю. «А мне здесь славно», — подумала Сеси. — Что? — спросила девушка, словно услышала голос. — Как тебя звать? — осторожно спросила Сеси. — Энн Лири. — Девушка встрепенулась. — Зачем я это вслух сказала? — Энн, Энн, — прошептала Сеси. — Энн, ты влюбишься. Как бы в ответ на ее слова с дороги донесся громкий топот копыт и хруст колес по щебню. Появилась повозка, на ней сидел рослый парень, его могучие ручищи крепко держали натянутые вожжи, и его улыбка осветила весь двор. — Энн! — Это ты, Том? — Кто же еще? — Он соскочил на землю и привязал вожжи к изгороди. — Я с тобой не разговариваю! — Энн отвернулась так резко, что ведро плеснуло водой. — Нет! — воскликнула Сеси. Энн опешила. Она взглянула на холмы и на первые весенние звезды. Она взглянула на мужчину, которого звали Томом. Сеси заставила ее уронить ведро. — Смотри, что ты натворил! Том подбежал к ней. — Смотри, это все из-за тебя! Смеясь, он вытер ее туфли носовым платком. — Отойди! Она ногой оттолкнула его руки, но он только продолжал смеяться, и, глядя на него из своего далекого далека, Сеси видела его голову — крупную, лоб — высокий, нос — орлиный, глаза — блестящие, плечи — широкие и налитые силой руки, которые бережно гладили туфли платком. Глядя вниз из потаенного чердака красивой головки, Сеси потянула скрытую проволочку чревовещания, и милый ротик тотчас открылся: — Спасибо! — Вот как, ты умеешь быть вежливой? Запах сбруи от его рук, запах конюшни, пропитавший его одежду, коснулся чутких ноздрей, и тело Сеси, лежащее в постели далеко-далеко за темными полями и цветущими лугами, беспокойно зашевелилось, словно она что-то увидела во сне. — Только не с тобой! — ответила Энн. — Т-с, говори ласково, — сказала Сеси, и пальцы Энн сами потянулись к голове Тома. Энн отдернула руку. — Я с ума сошла! — Верно. — Он кивнул, улыбаясь, слегка озадаченный. — Ты хотела потрогать меня? — Не знаю. Уходи, уходи! — Ее щеки пылали, словно розовые угли. — Почему ты не убегаешь? Я тебя не держу. — Том выпрямился. — Ты передумала? Пойдешь сегодня со мной на танцы? Это очень важно. Я потом скажу почему. — Нет, — ответила Энн. — Да! — воскликнула Сеси. — Я еще никогда не танцевала. Хочу танцевать. Я еще никогда не носила длинного шуршащего платья. Хочу платье. Хочу танцевать всю ночь. Я еще никогда не была в танцующей женщине, папа и мама ни разу мне не позволяли. Собаки, кошки, кузнечики, листья — я во всем свете побывала в разное время, но никогда не была женщиной в весенний вечер, в такой вечер, как этот… О, прошу тебя, пойдем на танцы! Мысль ее напряглась, словно расправились пальцы в новой перчатке. — Хорошо, — сказала Энн Лири. — Я пойду с тобой на танцы, Том. — А теперь — в дом, живо! — воскликнула Сеси. — Тебе еще надо умыться, сказать родителям, достать платье, утюг в руки, за дело! — Мама, — сказала Энн, — я передумала. Повозка мчалась по дороге, комнаты фермы вдруг ожили, кипела вода для купанья, плита раскаляла утюг для платья, мать металась из угла в угол, и рот ее ощетинился шпильками. — Что это на тебя вдруг нашло, Энн? Тебе ведь не нравится Том! — Верно. — И Энн в разгар приготовлений вдруг застыла на месте. «Но ведь весна!» — подумала Сеси. — Сейчас весна, — сказала Энн. «И такой чудесный вечер для танцев», — подумала Сеси. — …для танцев, — пробормотала Энн Лири. И вот она уже сидит в корыте, и пузырчатое мыло пенится на ее белых покатых плечах, лепит под мышками гнездышки, теплая грудь скользит в ладонях, и Сеси заставляет губы шевелиться. Она терла тут, мылила там, а теперь — встать! Вытереться полотенцем! Духи! Пудра! — Эй, ты! — Энн окликнула свое отражение в зеркале: белое и розовое, словно лилии и гвоздики. — Кто ты сегодня вечером? — Семнадцатилетняя девушка. — Сеси выглянула из ее фиалковых глаз. — Ты меня не видишь. А ты знаешь, что я здесь? Энн Лири покачала головой. — Не иначе в меня вселилась апрельская ведьма. — Горячо, горячо! — рассмеялась Сеси. — А теперь одеваться. Ах, как сладостно, когда красивая одежда облекает пышущее жизнью тело! И снаружи уже зовут… — Энн, Том здесь! — Скажите ему, пусть подождет. — Энн вдруг села. — Скажите, что я не пойду на танцы. — Что такое? — сказала мать, стоя на пороге. Сеси мигом заняла свое место. На какое-то роковое мгновение она отвлеклась, покинула тело Энн. Услышала далекий топот копыт, скрип колес на лунной дороге и вдруг подумала: «Полечу, найду Тома, проникну в его голову, посмотрю, что чувствует в такую ночь парень двадцати двух лет». И она пустилась в полет над вересковым лугом, но тотчас вернулась, будто птица в родную клетку, и заметалась, забилась в голове Энн Лири. — Энн! — Пусть уходит! — Энн! — Сеси устроилась поудобнее и напрягла свои мысли. Но Энн закусила удила. — Нет, нет, я его ненавижу! Нельзя было ни на миг оставлять ее. Сеси подчинила себе руки девушки… сердце… голову… исподволь, осторожно. «Встань!» — подумала она. Энн встала. «Надень пальто!» Энн надела пальто. «Теперь иди!» «Нет!» — подумала Энн Лири. «Ступай!» — Энн, — заговорила мать, — не заставляй больше Тома ждать. Сейчас же иди, и никаких фокусов. Что это на тебя нашло? — Ничего, мама. Спокойной ночи. Мы вернемся поздно. Энн и Сеси вместе выбежали в весенний вечер. Комната, полная плавно танцующих голубей, которые мягко распускают оборки своих величавых, пышных перьев, комната, полная павлинов, полная радужных пятен и бликов. И посреди всего этого кружится, кружится, кружится в танце Энн Лири… — Какой сегодня чудесный вечер! — сказала Сеси. — Какой чудесный вечер! — произнесла Энн. — Ты какая-то странная, — сказал Том. Вихревая музыка окутала их мглой, закружила в струях песни; они плыли, качались, тонули и вновь всплывали за глотком воздуха, цепляясь друг за друга, словно утопающие, и опять кружились, кружились в вихре, в шепоте, вздохах, под звуки «Прекрасного Огайо». Сеси напевала. Губы Энн разомкнулись, и зазвучала мелодия. — Да, я странная, — ответила Сеси. — Ты на себя не похожа, — сказал Том. — Сегодня да. — Ты не та Энн Лири, которую я знал. — Совсем, совсем не та, — прошептала Сеси за много-много миль оттуда. — Совсем не та, — послушно повторили губы Энн. — У меня какое-то нелепое чувство, — сказал Том. — Насчет чего? — Насчет тебя. — Он чуть отодвинулся и, кружа ее, пристально, пытливо посмотрел на разрумянившееся лицо. — Твои глаза, — произнес он, — не возьму в толк. — Ты видишь меня? — спросила Сеси. — Ты вроде бы здесь и вроде бы где-то далеко отсюда. — Том осторожно ее кружил, лицо у него было озабоченное. — Да. — Почему ты пошла со мной? — Я не хотела, — ответила Энн. — Так почему же?.. — Что-то меня заставило. — Что? — Не знаю. — В голосе Энн зазвенели слезы. — Спокойно, тише… тише… — шепнула Сеси. — Вот так. Кружись, кружись. Они шуршали и шелестели, взлетали и опускались в темной комнате, и музыка вела и кружила их. — И все-таки ты пошла на танцы, — сказал Том. — Пошла, — ответила Сеси. — Хватит. — И он легко увлек ее в танце к двери, на волю, неприметно увел ее прочь от зала, от музыки и людей. Они забрались в повозку и сели рядом. — Энн, — сказал он и взял ее руки дрожащими руками, — Энн. Но он произносил ее имя так, словно это было вовсе и не ее имя. Он пристально смотрел на бледное лицо Энн, теперь ее глаза были открыты. — Энн, было время, я любил тебя, ты это знаешь, — сказал он. — Знаю. — Но ты всегда была так переменчива, а мне не хотелось страдать понапрасну. — Ничего страшного, мы еще так молоды, — ответила Энн. — Нет, нет, я хотела сказать: прости меня, — сказала Сеси. — За что простить? — Том отпустил ее руки и насторожился. Ночь была теплая, и отовсюду их обдавало трепетное дыхание земли, и зазеленевшие деревья тихо дышали шуршащими, шелестящими листьями. — Не знаю, — ответила Энн. — Нет, знаю, — сказала Сеси. — Ты высокий, ты самый красивый парень на свете. Сегодня чудесный вечер, я на всю жизнь запомню, как я провела его с тобой. И она протянула холодную чужую руку за его сопротивляющейся рукой, взяла ее, стиснула, согрела. — Что с тобой сегодня, — сказал недоумевая Том. — То одно говоришь, то другое. Сама на себя непохожа. Я тебя по старой памяти решил на танцы позвать. Поначалу спросил просто так. А когда мы стояли с тобой у колодца, вдруг почувствовал — ты как-то переменилась, сильно переменилась. Стала другая. Появилось что-то новое… мягкость какая-то… — Он подыскивал слова: — Не знаю, не умею сказать. И смотрела не так. И голос не тот. И я знаю: я опять в тебя влюблен. «Не в нее, — сказала Сеси, — в меня!» — А я боюсь тебя любить, — продолжал он. — Ты опять станешь меня мучить. — Может быть, — ответила Энн. «Нет, нет, я всем сердцем буду тебя любить! — подумала Сеси. — Энн, скажи ему это, скажи за меня. Скажи, что ты его всем сердцем полюбишь». Энн ничего не сказала. Том тихо придвинулся к ней, ласково взял ее за подбородок. — Я уезжаю. Нанялся на работу, сто миль отсюда. Ты будешь обо мне скучать? — Да, сказали Энн и Сеси. — Так можно поцеловать тебя на прощание? — Да, — сказала Сеси, прежде чем кто-либо другой успел ответить. Он прижался губами к чужому рту. Дрожа, он поцеловал чужие губы. Энн сидела будто белое изваяние. — Энн! — воскликнула Сеси. — Подними руки, обними его! Она сидела в лунном сиянии, будто деревянная кукла. Он снова поцеловал ее в губы. — Я люблю тебя, — шептала Сеси. — Я здесь, это меня ты увидел в ее глазах, меня, а я тебя люблю, хоть бы она тебя никогда не полюбила. Он отодвинулся и сидел рядом с Энн такой измученный, будто перед тем пробежал невесть сколько. — Не понимаю, что это делается?.. Только сейчас… — Да? — спросила Сеси. — Сейчас мне показалось… — Он протер руками глаза. — Неважно. Отвезти тебя домой? — Пожалуйста, — сказала Энн Лири. Он почмокал лошади, вяло дернул вожжи, и повозка тронулась. Шуршали колеса, шлепали ремни, катилась серебристая повозка, а кругом ранняя весенняя ночь — всего одиннадцать часов, — и мимо скользят мерцающие поля и луга, благоухающие клевером. И Сеси, глядя на поля, на луга, думала: «Все можно отдать, ничего не жалко, чтобы быть с ним вместе, с этой ночи и навсегда». И она услышала издали голоса своих родителей: «Будь осторожна. Неужели ты хочешь потерять свою магическую силу? А ты ее потеряешь, если выйдешь замуж за простого смертного. Берегись. Ведь ты этого не хочешь?» «Да, хочу, — подумала Сеси. — Я даже этим готова поступиться хоть сейчас, если только я ему нужна. И не надо больше метаться по свету весенними вечерами, не надо вселяться в птиц, собак, кошек, лис — мне нужно одно: быть с ним. Только с ним. Только с ним». Дорога под ними шуршала, бежала назад. — Том, — заговорила наконец Энн. — Да? — Он угрюмо смотрел на дорогу, на лошадь, на деревья, небо и звезды. — Если ты когда-нибудь, в будущем, попадешь в Грин-Таун в Иллинойсе — это несколько миль отсюда, — можешь ты сделать мне одолжение? — Возможно. — Можешь ты там зайти к моей подруге? — Энн Лири сказала это запинаясь, неуверенно. — Зачем? — Это моя хорошая подруга… Я рассказывала ей про тебя. Я тебе дам адрес. Минутку. Повозка остановилась возле дома Энн, она достала из сумочки карандаш и бумагу и, положив листок на колено, стала писать при свете луны. — Вот. Разберешь? Он поглядел на листок и озадаченно кивнул. — «Сеси Элиот. Тополевая улица, 12, Грин-Таун, Иллинойс», — прочел он. — Зайдешь к ней как-нибудь? — спросила Энн. — Как-нибудь, — ответил он. — Обещаешь? — Какое отношение это имеет к нам? — сердито крикнул он. — На что мне бумажки, имена? Он скомкал листок и сунул бумажный шарик в карман. — Пожалуйста, обещай! — сказала Сеси. — …обещай… — сказала Энн. — Ладно, ладно, только не приставай! — крикнул он. «Я устала, — подумала Сеси. — Не могу больше. Пора домой. Силы кончаются. У меня всего на несколько часов сил хватает, когда я ночью вот так странствую… Но на прощание…» — …на прощание, — сказала Энн. Она поцеловала Тома в губы. — Это я тебя целую, — сказала Сеси. Том отодвинул от себя Энн Лири и поглядел на нее, заглянул ей в самую душу. Он ничего не сказал, но лицо его медленно, очень медленно разгладилось, морщины исчезли, каменные губы смягчились, и он еще раз пристально всмотрелся в озаренное луной лицо, белеющее перед ним. Потом помог ей сойти с повозки и быстро, даже не сказав «спокойной ночи», покатил прочь. Сеси отпустила Энн. Энн Лири вскрикнула, точно вырвалась из плена, побежала по светлой дорожке к дому и захлопнула за собой дверь. Сеси чуть помешкала. Глазами сверчка она посмотрела на ночной весенний мир. Одну минутку, не больше, глядя глазами лягушки, посидела в одиночестве возле пруда. Глазами ночной птицы глянула вниз с высокого, купающегося в лунном свете вяза и увидела, как гаснет свет в двух домиках — ближнем и другом, в миле отсюда. Она думала о себе, о всех своих, о своем редком даре, о том, что ни одна девушка в их роду не может выйти замуж за человека, живущего в этом большом мире за холмами. «Том. — Ее душа, теряя силы, летела в ночной птице под деревьями, над темными полями дикой горчицы. — Том, ты сохранил листок? Зайдешь когда-нибудь, как-нибудь, при случае навестить меня? Узнаешь меня? Вглядишься в мое лицо и вспомнишь, где меня видел, почувствуешь, что любишь меня, как я люблю тебя — всем сердцем и навсегда?» Она остановилась, а кругом — прохладный ночной воздух, и миллионы миль до городов и людей, и далеко-далеко внизу фермы и поля, реки и холмы. Тихонько: «Том?» Том спал. Была уже глубокая ночь; его одежда аккуратно висела на стульях, на спинке кровати. А возле его головы на белой подушке ладонью кверху удобно покоилась рука, и на ладони лежал клочок бумаги с буквами. Медленно-медленно пальцы согнулись и крепко его сжали. И Том даже не шелохнулся, даже не заметил, когда черный Дрозд на миг тихо и мягко прильнул к переливающемуся лунными бликами окну, бесшумно вспорхнул, замер — и полетел прочь, на восток, над спящей землей. -------------------------------------------------------------------------- Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на http://prochtu.ru --------------------------------------------------------------------------