Галина Евдокимова - Белый лес - Галина Евдокимова
Скачано с сайта prochtu.ru
Садись поудобнее, мой друг, ибо ты пожелал, чтобы я поведал тебе о боевых походах, победах, поражениях, и о чудесах, что довелось мне встретить на этом длинном пути, и рассказ этот не будет короток...
То было время, когда императоры Рима и Константинополя боролись за провинцию под названием Паннония, земля которой, покрытая густыми лесами, лежит у истоков Дуная и подножия Белых Альб.
На этой земле когда-то жили кельты, к потомкам племени которых, как ты знаешь, я принадлежу.
С тех пор, как Рим был разграблен и сожжён кельтами, римляне уже не могли жить спокойно, зная о существовании возле своих границ народа, способного захватить «вечный город». Да и слишком остро в те времена стоял земельный вопрос в империи, чтобы можно было пренебречь этими богатыми и плодородными землями. Поначалу римляне старались поддерживать союз с обитателями этих придунайских территорий, а вскоре присоединили их к своей державе. Тогда в этих краях появились две римские провинции – Реция и Норик. Частично сюда входила и Паннония.
По всей паннонской земле тянулись великолепные дороги, а там, где прежде были кельтские поселения, римляне строили крепости. Там, при слиянии нескольких полноводных рек, стоит и Сегестика, лучший город во всей Паннонии, построенный кельтами в незапамятные времена. За её крепкими стенами кроме римских войск, находили укрытие и ремесленники, и купцы, и чиновники, и иной люд.
Сисция – так называли этот город римляне – постоянно переходила из рук в руки то Риму, то Константинополю. Паннонскую провинцию охраняли два пограничных легиона, три пехотных и четыре кавалерийских когорты, да в придачу два отряда конных стрелков. Всего около десяти тысяч человек с внушительным запасом вооружения. Но это были времена, когда Рим уже утратил былое величие, а его армия славу непобедимой. Варвары заставляли римлян всё больше потесниться, и было немало племён, совершавших грабительские набеги на земли паннонских римских провинций.
Но гунны... Они наводили настоящий ужас своими стремительными атаками. При царе Ругиле их натиск усилился. Константинополь оказал помощь Риму лишь тем, что принял на себя их главный удар.
Гунны стёрли с лица земли римские оборонительные рубежи и захватили придунайские провинции. Одна за другой пали римские крепости на Дунае, и орды гуннов растеклись по Паннонии, уничтожая всё на своем пути. Римское войско, выступившее навстречу, подвергалось постоянным нападениям подвижных конных гуннов. Они появлялись внезапно там, где их никто не ждал. Среди легионеров поговаривали, будто гунны произошли от браков женщин, сосланных за колдовство в пустыню около Мэотийского болота, с местными злыми духами, так жестоки и коварны они были.
В этой непрерывной войне гуннская знать обогащалась. Добыча, захваченная ими, была огромна. Их дома украшали ковры, цветные шерстяные и шелковые ткани, бронзовые зеркала, изделия из белого нефрита... Паннония стала центром гуннской державы, а восточноримский император платил Ругиле золотом. Ругила жил в роскоши, владел большим количеством скота, рабов. Тысячи людей были угнаны в рабство. Ужас опустошения веял над этими землями.
В одном из сражений армия римлян была рассеяна. Наш отряд конных стрелков был разбит. Оставшиеся в живых, отступали, прячась в густых паннонских лесах. Мы двигались на восток, к Сегестике, едва приметными тропами, подальше от оживлённых дорог.
Весь день дул непрерывный, обжигающе ледяной ветер, а к вечеру стало ещё холодней. Когда наступила ночь, люди уже валились с ног от холода и усталости. Командир приказал остановиться.
То была ночь на Самайн, короткий промежуток времени, не принадлежащий ни прошедшему, ни будущему году. Мы решили разбить лагерь в лесу и переночевать. Несколько человек из отряда – среди них был и я – отправились собирать валежник для шалаша и хворост для костра.
Я был ранен в бою, и рана нестерпимо болела, но я был молод и мог держаться на ногах. В поисках сухого валежника я уходил в лес всё глубже и глубже. Ни на минуту не прекращавшийся ветер неожиданно стих, и пошёл крупный снег. Мне стало немного теплее.
Я шёл и шёл, не останавливаясь, не смея остановиться, влекомый неясным желанием идти, до тех пор, пока не очутился в самой чаще, в некоем странном месте. Может быть, оно казалось странным, потому что всё вокруг покрывал белый снег, и стояла оглушительная тишина? В какое-то мгновение мне почудилось, что я умер и обрёл последнее пристанище среди белого мёртвого покоя. Обессилев от постоянной боли, я присел и, прислонясь спиной к стволу дерева, закрыл глаза.
Должно быть, мне суждено было замёрзнуть и умереть, сидя под тихим снегопадом, но вдруг послышался хруст сухих веток, и я ощутил чьё-то присутствие. Мышцы мои привычно напряглись, и я невольно нащупал рукоятку меча. С огромным трудом и нежеланием я поднял тяжёлые веки и увидел перед собой прекрасное женское лицо.
Какое-то время мы молча разглядывали друг друга. Широко раскрытые глаза цвета ясного неба в погожий день смотрели на меня со спокойным любопытством. Белая кожа лучилась нежным светом. Из-под капюшона алого плаща, накинутого на плечи незнакомки, полыхнув красным золотом, выпала прядь волос.
Наконец, она сказала:
– Меня зовут Авлари.
А я... Я не мог отвечать, настолько был обессилен и поражён. Едва шевеля замёрзшими губами, я всё-таки произнёс своё имя:
– Зорсин.
В ответ она кивнула.
– Ты ранен? Вижу, тебе совсем худо. Я могу помочь. Пойдём. Здесь неподалёку мой дом.
Она протянула мне хрупкую руку, оказавшуюся неожиданно сильной, помогла подняться, и мы побрели.
Снег падал и падал, не переставая, и в этой абсолютной, совершенной белизне мне показалось, что я ослеп.
Вскоре за очередным заснеженным кустом, а, может быть, большим сугробом, показался маленький домик, приютившийся под одной из елей, таких высоких, что их верхушки в столь обильный снегопад невозможно было рассмотреть.
Пока Авлари открывала ветхую дверь, я, совершенно обессилев, прислонился к стене дома и заметил на клокастом еловом суку тёмное пятно. Приглядевшись, я понял, что это птица. Большой чёрный ворон, смежив морщинистые веки и спрятав в плечи голову, сидел неподвижно. Казалось, он спит, но вдруг древняя птица открыла глаза и посмотрела прямо на меня, заставив сердце моё замереть. Ворон словно видел меня насквозь.
Когда Авлари позвала:
– Входи, Зорсин.
… ворон взмахнул тяжёлыми крыльями и взлетел, сбив снег с ветки.
А я перешагнул высокий порог и вошёл в дом.
В ноздри ударил резкий запах каких-то сухих трав.
На деревянном столе едва теплился огарок свечи. Авлари сбросила плащ, и в слабом мерцающем свете вспыхнуло красное золото её волос.
Она взяла со стола и протянула мне чашку вина, разбавленного водой. Я поднёс её к губам и с жадностью стал пить. С каждым глотком моё тело наполнялось теплом. Очаг в доме ещё не успел остыть, и пахло так вкусно, что я едва не терял сознание.
И в самом деле, друг мой, всё, что происходило со мной с этой минуты, и сегодня кажется мне сном. Пожалуй, я даже не стану утверждать, что всё это было наяву. Голова, наполнилась дурманом, все чувства обострились, а сознание рассеялось. Осталась только одна мысль, за прожитые годы истончившаяся как старый меч, один вопрос – кто она? Может быть, это была сама Хозяйка Туманных Гор, что тёмными ночами подстерегает путешественников, встречая их волшебным светом своей совершенной красоты, чрезмерной холодностью и излишним спокойствием? Стоит ей улыбнуться, и путники по своей воле следуют за ней в потусторонний мир, забывая этот.
Один образ, одно лишь слово... имя... Авлари.
Время словно остановилось.
Я жил вне пределов земного измерения, в стране, название которой неведомо мне до сих пор.
Авлари что-то делала, говорила со мной, иногда пела так, как поют, наверное, серены. Когда она уходила, и я в одиночестве бродил по дому, рассматривая всё, что окружало эту женщину в её таинственном жилище. Стеклянные, глиняные, металлические и деревянные сосуды, огромное множество которых стояло на полках и столах, звенели, постукивали, стонали, издавали странные звуки, когда их касалась моя рука. Одни были пусты, другие наполнены всевозможными жидкостями, порошками и субстанциями самых невероятных консистенций. Одни благоухали, другие отвратительно смердели. Небольшие ступки, глиняные толкушки, тонкие стеклянные палочки и каменный посох, тёмно-синий, со странными серебряными письменами.
Возвращаясь, Авлари наполняла ёмкости новыми снадобьями, которые готовила из натёртых сухих веток и белого мха, заваривая их кипятком, смешивая или взбалтывая. Она делала это без слов, тихо и ловко, ибо, мой друг, как ты уже, наверное, догадался, Авлари была знахаркой. Мою рану она залечила мгновенно, приложив к ней повязку, пропитанную терпко пахнущей мазью. Её ладонь легла сверху на кусок полотна, губы коротко шепнули несколько слов, и боль утихла, очень скоро вовсе исчезнув.
Кто же была она – Белая Дама, колдунья, волшебница, лесная нимфа?
Я плохо помню, что мы ели и пили, о чём разговаривали. Помню её ладони, порхающие передо мной парой белых голубей, помню большой металлический медальон на её груди.
Порой она подолгу смотрела на звёзды, прекрасная и непостижимая как сами звёзды. Помню, как она смеялась, рассыпая свой смех горстями жемчуга. Надо мной ли она смеялась? Наверное, я был нелеп...
День от ночи отличался для меня только расцветкой. Помню, как открывал глаза и видел на стенах багровые отблески пламени горящего в низеньком очаге торфа, или причудливый лунный рисунок на полу, розоватый рассвет в маленьком окошке или голубые сумерки, белую неподвижность сугробов или случайный полёт чёрной лесной птицы.
Я говорил с ней, но не помню о чём. Помню её лицо, светлое, мерцающее как отблеск чего-то совершенного и прекрасного. Алые губы, чёрные брови над синими глазами... И голос, похожий на журчание неспешного водного потока.
Она любила меня, я знаю. Я был окружён поистине неземной любовью. Как душа Ллу-Ллау после последнего вздоха в день летнего солнцеворота взлетала моя душа орлом в небесные чертоги.
Со мной никогда прежде и больше никогда потом не случалось ничего подобного тому, что я пережил там, в этой маленькой одинокой лесной хижине.
Не знаю, сколько времени пробыл я у Авлари, но очнулся я на заснеженной каменистой дороге, бредущим в Сегестику. И как Ллу-Ллау в день зимнего солнцестояния вновь обрёл я бренную жизнь.
Я догонял свой отряд четыре дня. Они сочли, что я умер или заблудился в бескрайних лесах Паннонии.
Четыре дня пробыл я с Авлари или четыре года?
Ты спросишь, что же чудесного в моём рассказе?
Не знаю, друг мой, не знаю...
Но не было в моей жизни ничего чудеснее. Я стал другим, побывав в этом белом лесу.
Иногда мне кажется, голос Авлари я слышу в шелесте листьев, в шорохе сухой еловой ветки, в песне ручья.
Не помню, что нашёптывала мне она в те ночи, но теперь я умею слагать баллады о Белой Луне, о Смерти, стоящей за спиной, и Бесконечном Пути по Белой Дороге, потому что теперь я знаю, куда должен вернуться.

К тем красивым берегам и к тем красивым склонам холмов,
Где солнце ярко освещает долину озера,
Мы всегда приходили с моей возлюбленной,
К красивым, красивым берегам озера.
Море имеет границу с побережьем.
Позволь твоим горам стать тёмными и печальными.
И когда я буду качаться на волнах солёного океана далеко отсюда,
Всегда ли ты будешь тосковать по мне, и желать нашей встречи?



Белые Альбы – Альпы
Мэотийское болото – Азовское море.
Самайн – ночь на 1 ноября (кельт.)
Хозяйка Туманных Гор – персонаж кельтской мифологии
Ллу-Ллау – герой кельтской мифологии.
Белая дама – кельтское название для нескольких ведьм-богинь. Это могучие богини-старухи, которые прежде ассоциировались с зимой.

Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru