Светлана Шульга - Сто семнадцать дней до лета - Светлана Шульга
Скачано с сайта prochtu.ru
Сборник стихов разных лет

* * *
А если так? Небрежно усмехнуться
удачам и несчастиям вослед.
И бросить в подвернувшуюся урну
счастливый свой троллейбусный билет.
Уехать прочь от этого рассвета,
другие земли в письмах описать,
скучать и с нетерпеньем ждать ответа
и смыслы в возвращении искать.




ЛУНА

Есть на лунной поверхности море Мечты,
только нет в этом море ни капли воды.
Расскажи мне, Луна, в эту светлую ночь,
как из Кризисов моря в Спокойствия море
переплыть? – Мне так больше невмочь!
После моря Дождей, миновав Холода,
море Ясности как обрести навсегда?

А еще расскажи этой ночью, Луна,
мне о тех, чьи навеки с тобой имена:
Аристотель, Платон, Пифагор, Теофил,
Дарвин, Шиллер, Паскаль и какой-то Кирилл.
Королев, Циолковский, Коперник, Жюль Верн,
Менделеев и Мендель, Максвелл и Пастер…
Как суметь свое море Мечты переплыть
и в итоге на твердую землю ступить?

Но не знает Луна, холодна и бледна,
смотрит в мир немигающим оком она…















ВЕСЕННЕЕ

Пригорок стал совсем зеленый,
приятен взгляду дальний вид.
И кружит лист над старым кленом,
и ввысь забраться норовит.

А между тем, весна-неряха
того листа обрежет нить,
как феникс, новый лист из праха
на смену павшим возродит.

Я говорю: «Прощай!» Но все же
назло свершившейся судьбе,
неотвратимо-непреложной,
я буду помнить о тебе.






























ПОТЕРЯННАЯ МЫСЛЬ

Как табун коней несется по степи?
Нет, не то…
Как несмазанно калитка заскрипит?
Нет, не то…
Как в июле будет плавиться асфальт?
Что слона зовут в Берлине «Elefant»?
Нет, не то…
Как Луна над головой плывет в ночи?
Как мужик зимою дремлет на печи?
Нет, не то!
Что-то все-таки должно помочь найти
мысль, пришедшую с семи до девяти.
Было утро. Робко свет проник в окно
(мало света – было в комнате темно).
Может, надо завести себе свечу?
Нет, пожалуй, лучше лампочку включу…
Так и было – вспоминается теперь,
свет горел, а во дворе скрипела дверь.
Что мне дверь! Зачем теперь сиянье дня,
если мысли покидают вдруг меня?
Ничего. Я их возьму на абордаж –
наточу сегодня длинный карандаш.
И когда придет другая мысль ко мне,
запишу скорее прямо на стене!



















ОСЕНЬ

Растянулся рыжий кот
на капоте белой «Волги».
Желтый лист летит так долго
и ложится на капот.

Лист последний упадет.
Будет холодно и пусто,
иногда довольно грустно,
иногда – наоборот…

Провожает до ворот
ледяным хрустящим утром
по замерзшим лужам мутным
белый, белый, белый кот.


























БАСНЯ О КАКТУСАХ

Весна. Прохожий снял берет.
Земля сняла покров слоеный…
Один из них преклонных лет,
другой совсем еще зеленый.
И любопытством одержим,
спросил у старца юный кактус:
ну почему хозяин с ним
обходится особо как-то?
«Меня с тех пор он полюбил,
как подобрал я верный ключик:
когда хозяин подходил,
я молча втягивал колючки.
Попасть в немилость берегись,
а то не вырастешь, малютка.
Тебе советую: учись,
пока я жив (но это шутка!).
Закон уходит в глубь веков,
и никуда теперь не деться,
закон суров, закон таков:
коль хочешь жить, умей вертеться!»

А через год опять весна
покрыла грязью иномарки…
Подросший кактус у окна,
была судьба ему дана
весной другому стать подарком.
Хозяин новый, новый дом –
забыть бы старые уловки!
Иной порядок в доме том!
И проиграет самый ловкий!
Увы, он это осознал,
этаж девятый пролетая
(какой убийственный финал!)…

Окно плотнее закрывая,
хозяин тихо проворчал:
«Найду я экземпляр получше,
ты кактус – значит будь колючим».






МОЛИТВА СТАРОГО ЧАЙНИКА

В ненастье и в хорошую погоду
без всяких отпусков и передышек
я должен греть колодезную воду
до ста по Цельсию (они б хотели выше!).
И корчась в адском пламени конфорки,
остатки хладнокровия теряя,
прокляв завод родной и место сборки,
я на богов надежду возлагаю.
Я не прошу ни славы и ни чина,
и вовсе я не мечу в кипятильники.
О боги, помогите стать кувшином,
чтоб с молоком стоять мне в холодильнике!






МОЛИТВА КУВШИНА С МОЛОКОМ

В ненастье и в хорошую погоду…
А впрочем, в холодильнике неважно,
какое там снаружи время года,
какие ветры и какая влажность.
Так вот, стою я здесь восьмые сутки.
И эта шутка вовсе не смешная.
А мне стоять так холодно и жутко!
Увижу ль свет когда-нибудь, не знаю.
И только об одном молю всечасно:
пускай я стану чайником, о боги,
пусть даже некрасивым и убогим,
и на огонь – вот это будет счастье!

Молились так кувшин и чайник старый.
О боги, поменяйте их местами,
чтоб поняли: чем к новому стремиться,
не лучше ли с привычным злом мириться?






* * *
Может быть, хранятся где-то –
там, куда уходят весны, –
обещанья и обеты,
неисполненные вовсе,
все неверные расчеты,
ненаписанные строки,
все заказы и отчеты,
не законченные в сроки.
Вот уже второе лето
там, в анналах Мирозданья,
и мое хранится где-то
позабытое вязанье…
Склад невысказанных мыслей,
неудавшихся открытий
и ненайденного смысла
дел, желаний и событий.
Только раньше или позже
нам придется оглянуться.
Чтобы дальше путь продолжить,
надо к прошлому вернуться:
к недочитанным романам,
к недописанным стихам,
к нераскрывшимся обманам,
к недовязанным носкам…
























МОНОЛОГ ТЕЛЕФОНА НА ПЛОЩАДИ ПОБЕДЫ

Ну вот опять, уже в который раз:
«Не жди меня, я больше не приеду!»
Затем гудки. И я гляжу на вас,
идущих прочь по площади Победы.

Вам на меня, понятно, наплевать…
Работая на благо общей связи,
соединять, а не разъединять
по долгу службы я своей обязан.

И вот уже вишу полуживой,
и меркнет свет на площади Победы.
Но кто-то в этот час последний мой
снимает трубку теплою рукой:
«Ты дома? Ждешь? Сейчас приеду».






























* * *
Мне сегодня везет.
Как небесная манна…
Почтальонка несет
мне конверт долгожданный.
Не теряется ключ
через дырку в кармане,
и прожектора луч
мне сияет в тумане.
Потерявшись давно,
вдруг находятся вещи,
ваза падает, но –
ни царапин, ни трещин.
Нынче утром и днем
все идет как по нотам.
И лишь только в одном
не заладилось что-то:
средь весны – холода,
мы расстались нелепо
навсегда. Навсегда…
Так бездумно и слепо.
Может, годы пройдут –
все предстанет иначе?
Я однажды пойму:
это – тоже удача,
как поймет лишь потом
пассажир опоздавший,
вдруг узнав о своем
самолете упавшем.
















* * *
Небо пепельного цвета.
Сто семнадцать дней до лета.
Ночью в сторону рассвета
убегают поезда.
Как монашка, ночь одета.
Есть вопрос, но нет ответа.
И окурок сигаретный
светит, будто бы звезда.

У дверей вздыхает осень.
На билеты в кассе спроса
нет, хотя сегодня в восемь
возвратились поезда.
На земле – седые росы.
Есть ответ, но нет вопроса.
И окурок чей-то просто
гаснет, будто бы звезда.

























ГИМН ОСЕНИ

Созрели и плоды, и корнеплоды –
весною им дала природа старт.
Важней процесс, быть может, для кого-то,
однако, так же важен результат.

Ах, как цвели раскидистые вишни!
Красиво, но не более того.
И если б ничего из них не вышло,
в чем смысл тогда цветения сего?

А кто-то лишь за то ругает осень,
что вянет все, упадок и распад.
И желтизна в листве, как будто проседь.
И до чего печален листопад!

Конец, финал… Но это же не вечно!
(Ведь не секрет – не по прямой наш путь.)
Без расставанья не было бы встречи,
а чтоб проснуться, надобно заснуть.

Как после плена сладостна свобода!
Чем глубже тьма, тем ярче свет потом.
Вот так же ежегодно и природа
использует сравнения прием.

Не будь осенней сырости промозглой,
о, мы бы не сумели так ценить
тот, с ароматом земляники воздух
и паутинки тоненькую нить.

Нет, осень не преддверием финала
мы будем, а возможностью считать
еще разок попробовать сначала
с весною вместе жизнь свою начать.











* * *
А в темном зеркале пруда –
дубы и клены в два ряда,
а под ноги ложатся тени…
По парку не спеша пройду,
перчатку сняв, проверю время,
как будто вновь кого-то жду.
Встречались часто этим летом
мы здесь – под сенью крон густых.
Деревья, помните ль об этом? –
сегодня спрашиваю их.
Кору бугристую поглажу
и прочь из парка заспешу –
туда, к делам своим бумажным.
Я на прощанье помашу
их кронам, желтым и зеленым,
пусть думают дубы и клены,
тепло руки моей храня,
что все в порядке у меня.


























ЗИМНЯЯ ФАНТАЗИЯ

А если б так, а если б вдруг
случилось
все б ожили меха вокруг –
и смылись!
Стряхнули б пыль и запах наф-
талинный,
хвосты пушистые размяв и спины.
Песцы попрыгали бы с плеч –
держите!
Не ждите с ними больше встреч,
не ждите.
«Ловите норку-воротник,
ондатру!»
«Верните шубу из куниц
обратно!»

Под крики, визги и нытье
замерзшего народа
домой бежало бы зверье
по площади
Свободы.





* * *
Вы думаете, что оно, предчувствие,
полночи не дающее уснуть?
Усталость, глупость, блажь,
шестое чувство?
Возможность в неизвестность заглянуть?

Оглядываться лишь – удел идущих,
ведь впереди – туман, но верь – не верь,
как океан, клокочет наше будущее,
и брызги долетают до «теперь».









ВЕТЕР

Там, может быть, дожди идут,
а может быть, стоит жара.
Сухие ветки яблонь жгут,
свободно место у костра.

Пылятся тапочки в углу
и шляпа из морской травы…
А я по городу иду,
не покрывая головы.

Асфальт дорог перехожу,
когда горит зеленый свет.
Минуты две стою, гляжу
на дверь с табличкою: «Обед».

Мне отраженья из витрин
о неизбежности разлук
твердят все дружно, как один,
что все обманчиво… И вдруг –

Как неожиданный вопрос,
он здесь, просторами храним,
он запах ландышей принес
и еле ощутимый дым.

Он так привык: всегда в пути,
он завтра улетит назад.
Чтоб грохот улиц отнести
в тот тихий деревенский сад.


















* * *
Он так и не увидел этот мир.
И мир его конечно не увидел.
Добряк иль плут, злодей или кумир,
о, как бы он любил и ненавидел!
Он посетил бы каждый уголок,
и с каждым перемолвился бы словом,
и написал бы миллионы строк,
и сжег их все – и написал бы снова.
Он книгу жизни б зачитал до дыр,
он был бы рад ветрам, дождям и тучам.
О, как бы он берег весь этот мир,
где правят совпадение и случай…




МУРКЕ

Мышь приснилась нынче Мурке –
с серой бархатною шкуркой.
Это все, что кошке нужно,
преотменный будет ужин!
Мурка сладко облизнулась,
к ней подкралась и… проснулась!
Миг удачи был так близко!
А теперь – пустая миска.
Но она не унывает
и хозяйке напевает:
«Убеждались все не раз,
я в охоте просто ас.
Вот умоюсь и опять
я сейчас улягусь спать.
Мышку я свою дождусь,
к ней тихонько подкрадусь
и поймаю! А пока
дай, хозяйка, молока!»









* * *
Было страшно, было трудно,
оказавшись в мире этом,
прорастать на почве скудной
без тепла порой и света.
Ледяные ветры дули,
град хлестал по нежным стеблям…
Тот, кто это все придумал,
шутником конечно не был.

Лето кончится однажды,
лист, упавший вниз из кроны
с высоты пятиэтажной,
втопчут в грязь подошвой черной.
Но отбросив эти думы,
зеленели все же листья.
Тот, кто это все придумал,
был, пожалуй, оптимистом.

И спланировавши в воду,
листья плыли, выгнув спины,
на свободу, на свободу!
Так домой плывут дельфины.
Помогал им, в спину дуя,
плыть навстречу солнцу ветер.
Тот, кто это все придумал,
несомненно, был поэтом!

















-1-
В конце концов, возможно, и над этим
мы посмеемся через пару сотен лет,
ну а пока на лучшей из планет
мы день Слепого Случая отметим.
И постояв под медленным дождем
у памятника жертвам Обстоятельств,
мы по тропинке к дому побредем –
вернемся к выполненью обязательств.
Но и тогда желанье не пройдет
искать чего-то и бежать куда-то,
докуда этот голос не дойдет,
опять твердящий: сами виноваты,
слова Судьбы услышать не смогли
и разгадать даваемые знаки,
не сохранили, не уберегли
с таким трудом возрощенные злаки…

-2-
Мы говорим на разных языках.
И возведенное Судьбою в ранг закона
нам кажется нелепой, бестолковой
случайностью, внушающей нам страх.
Мы говорим на разных языках…
То, что вблизи неясностью гнетет
и жуткие отбрасывает тени,
издалека – как дивное строенье,
как ясный, четкий образ предстает.


















* * *
Бежали по воде круги
(голыш туда забросил кто-то),
а мы жевали пироги
и вспоминали анекдоты.

И были теплыми слегка
мостков шершавые полати,
дремали в небе облака…
И вдруг подумалось некстати:

о, как с реальностью не схож,
пусть до последней точки верный,
на плоском ватмане чертеж!
Так все вокруг, что ни возьмешь, -
на мир проекция трехмерный.

На куб смотреть нам каково,
об этом ведая заране,
осознавать, что у него
есть дополнительные грани?

Не грани, нет! Вообразить
пытаюсь, но не тут-то было –
ведь я все это охватить
трехмерным разумом не в силах.

Уже не радуют ноги
мостков пружинящие доски,
безвкусны с маком пироги,
и воздух сперт, и шутки плоски.

А по воде бегут круги…












* * *
Пион, не ты ли обещал:
«Час расставания не скоро»,
И белой головой качал? –
А мы вот уезжаем в город.
Не вы ли, розы, уверяли
меня, что будет вечно длиться
сей праздник зелени и ситца? –
И вот вас нет, вы все завяли.
Уж я почти забыла, что
мне вскоре суждено другое:
увидеть, как летит листок
и как сереет голубое…
Все затаилось, не дыша:
по мерзлой зелени ступает
зима-колдунья не спеша.
И ничего не обещает.





























ЯБЛОКО В КАРМАНЕ

Ели сыр со свежим хлебом
и еще чего-то ели.
Под слепым октябрьским небом
за окошком мерзли ели,
мерзли голые осины,
и дрожали мелко липы,
и до слуха доносились
то ли вздохи, то ли всхлипы.

Провожали до порога,
по ступенькам вниз и дале…
Помню, яблоко в дорогу
с розоватым боком дали.
Ветер рвался в дом, блестела
на вчерашних лужах наледь;
мы под елью встали – сделать
фотографию на память.

Ну и кто бы мог подумать:
в ностальгическом тумане
не растает и не сгинет
это яблоко в кармане.






















* * *
Математик встал чуть свет,
съел вчерашний бутерброд.
Солнца нет и мыслей нет,
в серых тучах небосвод.

Город Суздаль за окном
(он живет здесь третий день).
Был банкет, а вот потом…
А потом – сплошная тень.

Математик морщит лоб.
Нет, не вспомнить, дело – дрянь.
По спине ползет озноб –
воздух свеж в такую рань.

Он выходит в коридор –
спит гостиничный народ,
в холле – складки серых штор,
а за ними виден двор
и распухший небосвод.

Математик смотрит ввысь:
листья, птицы, провода
и предательская мысль:
«Здесь остаться б навсегда!»

А в кармане он найдет
в среду читанный доклад
и билет на самолет –
возвращение назад.
















И ЛЕНСКИЙ ЖИВ

Сегодня взволновался вдруг эфир,
усилилось влияние планет,
и сказочно преобразился мир,
как будто неприятностей в нем нет:
свободен путь, не надо лезть в обход,
не ранят пули и безвреден яд…
Смотрите, кверху маслом бутерброд
роняется в десятый раз подряд!
«Онегина» сажусь перечитать.
Да, для меня там каждый стих не нов,
но в этот раз – какая благодать! –
все счастливы. И Ленский жив-здоров!




ФОКУС

Я на один и тот же фокус
смотрю в который раз подряд.
Откуда шарик, лента, крокус,
не уследит никак мой взгляд.

Часы, платок и белый кролик –
как безупречна ловкость рук!
Он в рукаве их прячет, что ли?
Иль в тайнике, не разберу…

Вот-вот пойму, вот-вот поймаю,
схвачу секрет за скользкий хвост.
Куда предметы исчезают? –
простой, казалось бы, вопрос.

И в тот момент, когда прозренье
бесшумной молнией мелькнет,
факир закончит выступленье
и тихо занавес сползет…







* * *
Когда распутается вдруг –
чуть-чуть, в конце иль в середине –
клубок из нити бытия,
когда внезапно у тебя,
сложившись, выйдет из-под рук
фрагмент мозаичной картины,
когда поймешь, какой закон
связал однажды два предмета,
своей удачей окрылен,
забудешь, что летают где-то
объекты типа НЛО,
которых не ясна природа,
не обнаружен гравитон
и не открыт о нем закон,
и мы не властны над погодой,
о сновиденьях длится спор,
и неизвестно до сих пор,
что было до Большого Взрыва…
а ты спокойно и счастливо,
держа Вселенную в руке,
вперед шагаешь налегке
дорогой ровненькой и гладкой,
пока не дрогнет шар земной
и не взорвется под ногой,
как мина, новая загадка.

И не уверенный ни в чем,
рискнешь едва ли утверждать,
живем мы или не живем
и сколько будет пятью пять.










ЭФФЕКТ ЛАВРЕНТЬЕВА
проф. В.В. Жикову
Мы шагали по аллее
в свете солнечного дня:
вы, уже почти что гений
в математике, и я.

Вы из Англии недавно
(есть там славный город Бат).
Много званых и незваных
собралось на ваш доклад.

Дни заполнены работой,
встречи, ужин в вашу честь.
А погода? Как с погодой?
«Там – прохладнее, чем здесь».

По аллее мы шагали.
Вы – про новый свой проект
говорили, разъясняли
мне Лаврентьева эффект.

Пальцем строили кривые,
точки ставили на них,
интегралы выводили,
вычисляли тут же их.

И в английском светлом зале
этой самой вот рукой
вы им формулы писали –
так, как мне сейчас одной!

Шли прохожие по делу,
с первой зеленью в руках,
лишь косясь на вечно мелом
ваш испачканный рукав.

Шли студенты нам навстречу
и не узнавали вас…
Вы сказали мне: «До встречи!»
(по-английски в этот раз) –

и домой пошли. Я тоже.
Повернувши на проспект,
спохватилась вдруг: а в чем же
он, Лаврентьева эффект?





ОКЕАН

Ночь. Я слышу, как поезд проносится где-то,
ветра свежесть нездешнюю жадно ловя, –
задыхаюсь в умеренном климате этом,
во все стороны света – земля и земля.

Не гремите замком, я прошу вас, потише!
На краю не заденьте стоящий стакан.
Телефон отключите – и тогда мы услышим,
как, невидимый, где-то шумит океан.

Не стучите ножом, не шуршите газетой,
помолчите чуть-чуть, не сочтите за труд.
Приглушите приемник, снимите штиблеты,
отложите гитару на пару минут.

Не ходите по комнате тучи мрачнее,
вы присядьте… Нет, нет, то не кажется вам!
Все отчетливей, с каждой секундой яснее –
это правда далекий шумит океан.
























ДВОЕ

Мы разные с тобой: ты любишь
кефир, а я – селедку с луком,
ты музыку чуть слышно включишь,
я ж наслаждаюсь громким звуком.
С утра валяешься в кровати,
ворчишь частенько на погоду,
ведь ты – законченный флегматик,
а я – холерик по природе.
Я кофе пью три раза в сутки,
ты ненавидишь даже запах.
Моих не понимаешь шуток
и настроенья смен внезапных.
Я шумные люблю застолья,
чтоб полон дом друзей и прочих,
страшит затишье, как неволя,
а ты мечтаешь дни и ночи,
предпочитаешь людным залам
уединенные беседки,
не терпишь суету вокзалов,
а потому и ездишь редко.
Не спутать нас, как Землю с Марсом,
но все же кое в чем похожи:
у нас один и тот же адрес
и номер телефонный тоже.
И на совместном двадцать пятом
витке пожизненного круга
поймем, что общее призванье –
уравновешивать друг друга.



















* * *
До тебя на электричках
ехать больше, чем полдня.
Стать бы маленькою птичкой,
долететь бы до тебя!

На окошко опуститься,
заглянуть в твой кабинет.
Как тебе ночами спится?
Что готовишь на обед?

Носишь ли грибы лисички?
Обо всем тебя спросить…
Только не умеют птички
это все произносить.
































* * *
В четверг, а может быть, в среду
я к вам возьму и приеду.
Успеть бы прямо к обеду –
и дверь тихонько открыть.
Сказать с порога: «Не ждали?»
Ну что мне дальние дали!
Ведь к дому в тягость едва ли
скакать, лететь или плыть.

Купальник (четверть зарплаты),
учебник по сопромату,
пирог (немного помятый)
из черной сумки – на свет.
Подсвечник (вроде, из меди),
кашпо (повесим в передней).
Большой привет от соседей,
и от Петровых – привет!

Прервется нить разговора.
С посудой справимся скоро,
четыре вымыв прибора,
убрав остатки вина.
И дикой пойманной птицей
начнет метаться и биться
мысль, что сейчас находиться
в другом я месте должна.





















* * *
Говорится самое главное
не на докладах и не на лекциях,
а в перерывах и по окончании
заседания каждой секции.

Не в душных залах ведутся споры,
самые длинные и плодотворные,
а за обедом, допустим, в столовой,
или на речке, в бору ли сосновом.

Плещутся волны о берег песчаный.
Встречи, дебаты, курьезы, сомнения…
Вдруг, совершенно как будто случайно
старой проблемы приходит решение.

Может, слыхали с далекого берега,
как на рыбалке (в лесу, за обедом)
кто-то нерусское «Эврика! Эврика!»
Вместе кричит с чудаком Архимедом?
























* * *
Яркий свет от фар, в окошке
огонек, дорогу к дому
и с опятами лукошко
я приму как аксиому.

Я поверю в летний вечер
и без всяких отлагательств
неизбежность нашей встречи
я приму без доказательств.

Но неумолимо время…
Верю, все еще вернется.
Только эту теорему
нам доказывать придется.


* * *
Не существует ли тайного механизма,
вследствие которого все в мире не может
быть ничем иным, кроме того, что оно есть?
Чжуан-цзы, 369-286 до н.э.

И ты, философ, впрямь, такого мнения,
что эта, в точку сжатая Вселенная,
взрываясь и несясь как оглашенная,
Твое уже предвидела рождение?
И в косточке от вишни или сливы
заложен образ будущего сада,
как в элементе радиоактивном
присутствует предчувствие распада?
И, судя по до нас дошедшим строчкам,
не веришь ты в действительность иную.
Однако посмотри, я ставлю точку.
А захочу, поставлю запятую.
Когда, решая, в чем пойти на ужин,
одежду я свою перебираю,
твой механизм не в курсе – потому что
об этом я сама еще не знаю.


ПЕСНЬ ОПТИМИСТА

Встану рано, полседьмого,
кран открою – нет воды.
Я ни капли не расстроюсь
из-за этой ерунды.

Газ отключен? – и не надо!
Принесем из леса дров.
Сложим печку, все как надо,
так протопим – будь здоров!

Света нет? – и что такого?
Жили ж раньше без него.
Керосин достанем снова,
обойдемся, ничего!

Кто-то сильною рукою
в ворота стучит мои.
Дверь железную открою,
услыхав в ответ: «Свои!»

Ах, кошмар, да это воры!
Телевизор унесли…
Взяли даже помидоры,
на окошке что росли.

Но и в этой даже встрече
я увижу благодать:
все равно ведь было нечем
помидоры поливать.














* * *
В философии есть категория «Время».
Время… Что это, что? Никогда не понять.
Относительность, скорость…
В какой там системе! –
Нам бы дали пощупать, в руках подержать.
Как рассказ о погибшей на дне Атлантиде –
то ли миф, то ли быль из разряда чудес.

Что ж, пожалуйста, есть. Все размеры и виды.
Выбирайте: с секундною стрелкой и без.
Выбирайте: будильник, хронометр с цепочкой,
заводите, сверяйте, кладите в карман.
Время – будто бы текст, разделенный на строчки,
выпиваемый кем-то по глотку океан…

И высокого смысла абстрактные речи,
уверенья в любви не нужны никому.
Нам бы теплый платок на замерзшие плечи
и чтоб ждали всю ночь нас в неспящем дому.
Нам бы лучик поддержки – движеньем ли, взглядом –
и в стране, и в жилище, где все под рукой.
И чтоб тикали ходики старые рядом,
охраняя домашний уют и покой.























ТАЙМ-АУТ

Покой, гармония, уют,
и птицы нежно, как в раю,
с утра поют.
Но им меня не обмануть –
со слухом, верно, что-нибудь
не так, и он в качелей скрип
вдруг переделал чей-то всхлип,
а перебранку за окном –
в трамвая звон.

Никто взволнованной рукой
ко мне сегодня не стучит,
и телефон, как неживой,
весь день молчит.
Должно быть, неисправна связь,
повален столб – мне все равно…
В любимом кресле развалясь,
смотрю кино.






ПОВОРОТ

Полузамазан, полустерт
пейзаж, без звука, без движенья.
И воздух безнадежно сперт –
почти до головокруженья.

Так полновластна тишина
над днем, над бурею вчерашней –
что я решиться б не должна
листвою шелестеть опавшей…

Но страхи прошлые не в счет
и больше нет в душе сомненья:
сейчас начнется поворот –
от невезения к везенью.







ВЕНЕЦ ЭВОЛЮЦИИ

Был лектор свеж и отутюжен,
был ясен взгляд его прямой.
Он был не то чтоб слишком дюжий,
но и не хилый, наш герой.
Об эволюции живого
вещал он с кафедры своей.
Сумел увлечь бы и глухого
напором он своих речей.
Найти, казалось, невозможно
его познаниям предел:
о сложном и об очень сложном
он просто рассказать умел.
Подвижен, но без лишних жестов,
он мелом на пол не крошил…
Казалось, вот же совершенство,
пример для тела и души!
И все в природе передряги,
отбор, борьба лишь для того,
чтоб на последнем самом шаге
в итоге породить его.

С неведомым доселе чувством
мы молча покидали зал,
и каждый думал с тайной грустью:
«Неужто все, конец, финал?»
Но был природой уготован
нас ободряющий пассаж:
по моде весь экипирован,
на остановке лектор наш,
начищенными башмаками
на тротуара вставши край,
ругал последними словами
сбежавший от него трамвай.












* * *
О, как же хочется подчас
вернуться в детство хоть на час!
Чтоб за столом большим сидеть,
и пол ногой не доставать,
и не ходить голосовать.
Мечтать скорее повзрослеть.
…По длинной улице бежать,
монетки в варежку запрятав.
Купить в киоске сладкой ваты.
И смысла в жизни не искать.




* * *
Был седьмой день недели,
а также День лопнувших шин,
что поставлены были зимою –
пришел их срок.
Мы уже повстречали штук десять
и больше машин,
у которых меняли колеса
по краю дорог…
А теперь вот и сами
стоим со своим колесом.
Здесь так тихо и лишь иномарок
летящих свист.
Спят деревья и небо
с разгладившимся лицом,
даже ветер-бродяга устал
и спустился вниз.
Прилетел издалека,
доверчиво льнет к плечу,
и ему, быстрокрылому,
вовсе и дела нет до того,
о чем так давно я узнать хочу:
откуда здесь все –
облака, деревья и свет?


ПРИНЦИП ПРИЧИННОСТИ

И. Пригожину, автору книги
«Конец определенности»

Неужели же все повторится опять?
Ту же песню заводит безумная вьюга.
Мне ее, как тогда, не унять, не сдержать
миллионы снежинок, летящих по кругу.

Кот, свернувшись, лежит, как в тот день, на окне.
Минус два, помню, было – совсем как сегодня –
то же платье опять, как нарочно, на мне,
и лежит на столе «Огонек» прошлогодний.

И будильник повторно в ремонте, и стул,
как тогда, одолжили соседям с шестого…
Все совпало! И, холод я чувствую дул,
на меня, как в тот вечер, направленных снова.

Где же это? Ах, вот, на странице сто пять.
Если принцип причинности все еще верен,
это значит, что все повторится опять:
как тогда… Ну, конечно! Вот скрипнули двери.

Вот шаги по подъезду – я их узнаю.
Это те, что звучали и прошлой зимою!
Я под трели звонка в коридоре стою.
От судьбы не уйдешь. Будь что будет. Открою.

«Ты дрожишь? Что с тобой? Вот, принес почитать.
Знаешь, очень занятно, о детерминизме…
Отрицается он. Полный хаос! Бардак!
Что в природе, что в личной и общественной жизни».

Эту синюю книжицу в руки беру.
Значит, к черту причинность? Прелестно, прелестно…
Вероятность, случайность вступают в игру -
замечательно! Здорово! Просто чудесно!









ЗОВ ЦИВИЛИЗАЦИИ

А.Х.
Когда горячим языком
с земли сугробы солнце слижет,
ее просушит ветерком,
к земле чуть-чуть мы станем ближе.
Избавившись от зимних шин,
мы на природу поспешим.
Назад, на лоно, так сказать, -
березку статную обнять,
от кислорода одурев,
босыми топать средь дерев.
Но неизбежен, как сентябрь,
тот миг, когда поймем, что дольше
без городского смога толщи
не в силах выжить – вот беда,
хочу назад, хочу туда,
где стриженых каштанов ряд
и кленов строй ласкает взгляд.
Уже навяз, как чернослив,
простой язык рябин и ив.
Мне снится струй фонтанных сальто
и запах мокрого асфальта…
Как поутру стучат, легки,
по тротуару каблуки,
и как вздыхают иногда
троллейбусные провода!




















* * *
Он на эту роль не подходил,
но, прекрасно это сознавая,
от тоски по небу изнывая,
он дороги к небу находил.

Он не подходил на эту роль!
Ну скажите, что это за летчик –
донельзя рассеянный, больной,
думающий более о строчках,
а не об исправности шасси…
О сюжете, замысле, рассказе
и не о совсем удачной фразе,
но не об исправности шасси.

Ненавидя войны, воевал,
потому что он себя в ответе
за того, кто рядом с ним, считал.
И за все живое в Мирозданье…
И не уклоняться от страданий
в этой жизни он предпочитал:
если враг напал на дом родной,
бери секиру – и врубайся в бой!

























* * *
Строй клавиш смотрит на меня,
пюпитр блестящий в серединке,
чуть неисправна буква «я» –
моя печатная машинка.

Лет пять назад, всего верней,
не назову точнее даты,
но диссертация на ней
была печатана когда-то…

Теперь печатают стихи –
десятки микродиссертаций
про листья пыльные акаций,
про дождь и про тепло руки.

В наш просвещенный славный век
мы все куда-то кандидаты –
кто в мастера, кто в депутаты,
а кто на званье «Человек».


























* * *
Мне день подарен был нежданно,
сказали мне с утра: «Свободна!
Гуляй до завтра, до свиданья!» –
Вот счастье! Что душе угодно
могу я делать. Это время,
вчера расписанное плотно,
теперь мое. Свалилось бремя!
Я эти сутки беззаботно
прожить должна: сходить на рынок –
полдня глазеть и выбирать,
затем, подставив ветру спину,
по длинной улице шагать.
Домой вернуться, выпить чаю,
согнать с балкона голубей
и думать, будто отличаю
фигурки занятых людей
от праздных. И на телефоне
висеть почти что три часа.
потом присесть на подоконник,
уставясь тупо в небеса.
Прослушать старые кассеты,
пейзаж гуашью рисовать
(хоть не умею делать это),
а после часик подремать.
Минуты жертвовать беспечно,
дела на сутки отложив,
и разрешить себе весь вечер
читать дешевый детектив…

Но сутки – все равно ведь мало
для всех желанных пустяков.
Не заучить ли для начала
десятка два английских слов?











На остановке

Здесь, на этом же самом месте,
но с разницей в шесть месяцев:
запах гари, пыли и зелени.
Пестрые платья, голые плечи,
модные шляпки садятся в автобус
номер четырнадцать.
И я, в очках от солнца,
машу себе зимней,
закутанной в шарф,
приплясывающей от холода
в ожидании автобуса номер четырнадцать



Календарь на 2003 год

Страх, недоверие, блики от лампы
фотографа –
в огромных глазах котенка.
Ноздри, втянувшие странный,
пугающий запах.
Спинка плетеного кресла и белая лилия.




















* * *
…Все автозаправочные станции
похожи одна на другую,
и поэтому, рассеянно топча хилую травку,
проросшую сквозь асфальт,
я легко могу вообразить, что до дома
всего километра два, а не полторы тысячи…




* * *
Забрел к нам мальчик лет пяти,
пока родитель решали
свои дела в соседнем кабинете.
Его мы угостили чаем
с кусочком сахара. Ему
запомнятся большие тети,
аквариум с прекрасной рыбкой
и чувство счастья в чистом виде…


























ПЕРВОКЛАССНИКИ

Пока еще без книжек,
не тянут рук портфели,
манжеты белоснежны,
тетради их чисты.
Восторженно-притихшие
и все такие яркие,
несут в обертках праздничных
осенние цветы.

Еще в потемках души,
еще не ясны роли:
и будущий прогульщик,
отпетый хулиган –
с отличницею в паре
и с будущей мисс школы
(в четвертом он лягушку
подложит ей в карман).

День знаний, День открытий,
День равенства, День старта,
исходный пункт, в котором
вторых и первых нет.
Лишь начат ход событий,
и не раскрыты карты,
и кажется возможным
пока любой сюжет.



















* * *
Стучат колеса, бегут откосы,
коровы грустно нам смотрят вслед.
Должно быть, лето, а может, осень,
а мне лишь восемь неполных лет.

Мы едем в гору, мы едем в город –
там очень странный живет народ:
без теплых валенок мерзнут в холод,
и чай из блюдца никто не пьет.

В их школе – страшно. Соседка Люда
сказала, в дом занося дрова,
что очень трудно учиться будет:
одна ошибка – и сразу «два»!

Одна ошибка – подумать только!
Огнями станций мигает ночь.
Не спится долго на верхней полке,
уносит поезд от дома прочь.

























* * *
…А за окошком день все ярче разгорается –
и человек из-за стола приподнимается.
Черновики своей большой ладонью комкает,
листочки складывает стопочкою тонкою.

…Он в бутерброд с веселой жадностью вгрызается
и всем счастливою улыбкой улыбается.
Он улыбается щетиною отросшею –
у человека настроение хорошее!

И вы ему не говорите о «Фольксвагене»,
удачно купленном вчера соседом Брагиным.
И не ругайте ни всерьез, ни понарошку
за то, что в сахар снова лезет мокрой ложкою,
и что зарплата вся на книги им потрачена,
а за квартиру до сих пор еще не плачено…

У человека настроение хорошее,
и для него сейчас из будущего в прошлое
нежнейшей музыкой секунды-капли падают,
таким спокойствием пространство-время дышит…
Не говорите о проблемах –
не услышит!


























* * *
Ее красная шапочка где-то на дне сундука,
а корзинку соседям отдали – котята в ней спят.
Пирогов не пекут в этом доме, еда здесь легка:
рис на завтрак, кефир на обед, а на ужин – салат.

Ей бульдога выгуливать дважды за сутки не лень,
мать и бабушка – это ее небольшая семья.
По утрам – институт, а помимо того, через день
она ходит на самбо, по средам – на курсы шитья.

Топоры заржавели уже в ожиданьи чудес,
дровосеки устали меж елок слоняться без толку…
Время мчит все быстрей. Но однажды зайдет она в лес
по тропиночке узкой. И встретит там Серого Волка.



























* * *
В музыкальном тонут громе
все окрестности. Веселье,
танцы – это в новом доме
отмечают новоселье.

Все на месте: мебель, вазы –
гармонично и со вкусом,
только – видно это сразу –
там, в углу довольно пусто.

Гости в раж вошли. Советы
все дают с серьезной миной:
здесь могли бы встать свободно
шкаф, диван иль пианино.

Или, скажем, эти стулья,
что теснятся возле двери…
И трельяж из коридора.
Не войдет? Сейчас проверим!

А хозяин молчаливый
со своей улыбкой странной
посвященьем в свои планы
никого не удостоит,
не в его привычках это…
Будет там журнальный столик
с креслом бежевого цвета.

















* * *

… Схватить бы за руку! Не тут-то…
Судьба – как опытный карманник.
Вниманье отвлечет, везеньем
прикинувшись, опять обманет.

Брести в неясном полумраке –
удел наш. Под ногами – лужи.
И редко – но бывает! – знаки
блестят, как бусинки жемчужин.

И будем их искать по свету,
и будут тлеть в душе сомненья.
И смысл конечно только в этом –
собрать на нитку ожерелье.




ЯНВАРЬ

Этот месяц – самый лучший!
Этот месяц – самый звучный –
снега взвизг под каблуком.
Ледяной точеный профиль,
без мудреных философий…
Сколько праздничного в нем!

Блеск и свежесть беспредельны.
До чего прямолинейна,
утонченна и нежна
геометрия снежинок.
Белый день застыл, как снимок
в перекрестии окна.

Разношерстный год, всеядный –
открывает свой букварь.
Самый первый там – нарядный,
ослепительный январь!







ВЫБОР

Раскололся белый свет
на две доли, на две части:
слева «Да» стоит у власти,
справа – сумрачное «Нет».
«Да!» – и ветер за спиной,
и хмельной азарт погони,
и быстрее ветра кони
по дороге ледяной.
«Нет!» – поставлена печать.
«Нет», – гласит закон сурово.
Непреклонно это слово,
стенам каменным под стать…
«Да» – опасность на пути,
вероятность неудачи,
и последствия в придачу,
«Ничего нельзя спасти…»
«Нет» – сохранней и целей
то, что рядом, под рукою.
И в агонии покоя
доживать остаток дней?..
«Да» округло и красно,
взгляд лукавый и безумный.
«Нет» молчит благоразумно…
Все! Довольно! Решено!



















* * *

Позабыть бы, как все забыли,
и не чувствовать всею кожей
бедность красок, избыток пыли,
зависть, злость…
Не бросаться к прохожим,
вновь себя надеждою теша:
«Стойте, стойте, ведь я Вас знаю!» –
«Мы встречались? Не помню. Где же?» –
«Там, у речек молочных рая…»





* * *
Вырвать у времени что бы нибудь:
голос услышать, в глаза заглянуть!
Восстановить по цитате, по фразе…
Но черепков не хватает на вазу –
что-то истлело, рассыпалось в прах,
что-то припрятал студент-археолог,
при перевозке потерян осколок…
Время смеется на всех языках.

Лучшего друга рассказ не сравним
с тем, что напишет обиженный им:
может, соврет – и не дрогнет рука,
я не пойму, между нами – века.

Из литераторов тот же Дюма
с историей вел себя вольно весьма.
Время бежит, и с годами трудней
выяснить истинный нрав королей.

Верный ли образ в итоге возник?
Я не люблю исторических книг.














* * *
Колокольчик серебряный, звонкий,
завитки прорисованы тонко,
а по ободу – «Кто меня купит, –
там написано, – счастлив тот будет».

Не купила – подарен был летом
на неделю заезжим поэтом.
Просто так, от души, от широкой,
ни обетов, ни просьб, ни намеков…
Там ведь дочь и жена… безнадежно…

Потому-то хозяйка так нежно
его в руки берет и вздыхает –
и тихонько пылинки сдувает.
































ПРОБЛЕМА

Она со мною входит в дом,
сидит со мною за столом,
потом мешает спать.
С утра продолжится кошмар,
как надоедливый комар,
пищит: «Пора вставать!»

В метро отстала от меня –
я без нее уже полдня!
Какая благодать!
Как хорошо на свете жить!
Пора домой мне уходить –
уже почти что пять.
Стоит проблема у ворот –
опять нашла меня и ждет…

Скажите, где тут черный ход?

























* * *
И перышко на землю упадет,
пока еще всемирно тяготенье..
Почти по кругу медленно плывет,
но все-таки не замкнуто движенье.

Растет колец диаметр годовых,
березы нас своим питают соком.
Идет процесс спрямления кривых,
и норовит всегда развиться локон.







* * *
Что со мной, не понимаю –
адекватный, вроде, шаг
вдруг привел к таким проблемам,
что не справиться никак.

И с недавних пор случилось –
стал прямой надежный путь
заводить в такие дебри,
что не выйти, просто жуть!

Ничего уже не знаю –
где тут мрак и где тут свет.
то ли я не вижу знаков,
то ли их в помине нет…











* * *
На плечи тяжкий груз – и в гору лезь!
Хоть подыхай, но снять нельзя рюкзак.
Ты на вершину груз доставить весь
обязан без потерь – и только так!

Приноровился, тащишь… Ничего!
За шагом шаг, и, вроде, можно жить.
Но тут помимо груза твоего
еще один решают положить.

Цепляешься за редкие кусты,
в душе благословляя силу рук.
«Ну что ж, и это жизнь», – решаешь ты, –
«Дойду…»
И руки связывают вдруг.

Одно лишь утешает, что когда
избавишься от ноши и от пут,
гора крутая, спутанный камыш,
болота топь – каким бы ни был путь,
как резво, как легко ты побежишь.


























СЛУЖЕБНАЯ ЛЕСТНИЦА

Как обещали, снегопад во вторник –
широкие ступени чистит дворник.
У входа все «Феррари» да «Тойоты»,
мечтает в этой фирме он работать.

А в здании проходит заседанье
(четвертый час не просто заседать),
и каждый рядовой сотрудник генеральным
директором мечтает стать.

Директор же сейчас в окошко смотрит:
зима, Россия, двадцать первый век.
В печенках у него контракты эти –
и только одного сейчас он хочет:
как парень тот, в оранжевом жилете,
лопату взять – и мокрый чистить снег.































* * *
Мы мчали по прямой во мраке ночи,
и сердце от предчувствия сжималось,
и времени в запасе мало очень,
верней, его совсем не оставалось.

Бескрайность уходящих вверх просторов,
как будто на ладони мирозданья,
и желтые глазища светофоров,
мигающих в тревожном ожиданье…






* * *
Я его ненавижу – он
издает отвратительный звон.
Перед этим (устроен он так)
прозвучит характерный щелчок –
как по гулкому кафелю шаг
каблуком, как взводимый курок.
И чтоб вопли, сирены страшней,
не позволить продолжить ему,
я хватаю его поскорей –
и на кнопку на красную жму!

Я его ненавижу, но
в выходной завожу все равно:
чтоб, как утром начнет он орать,
осознать, что не надо вставать, –
и опять завалиться спать!














* * *
В общем, что тут понимать? –
Оказалось сон был вещим.
Оглядеться: все ли вещи
в сумку скомканы. Рыдать?
Подбежать – рвануть окно?
Вазы бить, устроить сцену?
Мне б уйти скорее, но
до открытия метро
больше часа нужно выждать…

Был рассвет стерильно бел.
Встал будильник. Ты от слов
от своих отрекся трижды.
А петух в тот день не пел…







* * *
Проступит, едва заметен,
в читаемом тексте курсив…
Почудится в старом куплете
мудреный нездешний мотив…
Звезда вдруг мигнет особо…

Мелькнет на мгновенье нить –
ровно на столько, чтобы
сомнения сохранить…














* * *
Красная лампа, зеленый альбом –
только не думать, не думать о нем.
Старый ковер, с позолотой сервиз –
очень легко – по наклонной и вниз.
Много трудней – не поддаться беде.

Тысячам хуже сейчас, чем тебе!
Вертится глобус, на нем столько стран!
Тут наводненье и засуха там.
Здесь террористы взрывают дома.
Не проходящая где-то зима.
Живы пока еще пять человек,
снегом в горах погребенных навек.

Продано все с молотка за долги.
Только что кто-то лишился ноги.
Сколько по миру летит телеграмм:
умер, погиб, заболел… По пятам
ходит за каждым десяток страстей.
Сколько сейчас голодает людей!

Старый ковер и узоры на нем –
только не думать… вообще ни о чем.





















* * *
Детектива толстый том
я читаю третьи сутки.
Действует убийца в нем –
и таинственный, и жуткий.

Но совсем не страшно мне
на пружинящем диване.
Кот под боком, чай в стакане,
тоненький лимон на дне.

И всего-то – в час ночной
пробираться темным парком,
и под гулкой страшной аркой
проскользнув, спешить домой!

Это не среди чужих
целый день искать кого-то,
не уволенным с работы
быть, не получать под дых.

Это вам не ждать в ночи,
сто причин перебирая,
не въезжать в ворота, зная,
что твои тут палачи.

Не ползти к своим в снегу,
не искать ответ на лицах…
Заглянуть в конец могу –
прочитать там, кто убийца!




















* * *
Уже пора, давно пора:
убрали листья со двора,
укрыли яблони в саду,
связали варежки – и ждут.
В окошки смотрят по утрам,
но все без изменений там.

…Стоит за елками народ,
Горят гирлянды – Новый год!
Медведь все бродит по лесам,
чего-то ждет – не знает сам.

…Прошло уже немало лет,
Пятнадцать… Двадцать… –
снега нет!





























* * *
Все – за праздничным столом,
мы – с трамвая, так случилось,
а движение Земли
все быстрее становилось.

Воздух с хрипом – не успеть!
По тропиночке, по узкой.
Там, на пятом, собрались
гости в галстуках и блузках.

Мы старались, как могли,
но Земля ¬¬– быстрей, во мраке,
долетела до черты…

Начинался год Собаки.
























* * *
Нет, мой милый, не найдешь ты
описания прямого
наших встреч и разговоров:
ни полстрочки, ни полслова.

Все сместится, исказится –
не поймешь и не узнаешь,
разве только ощущенье
мимолетное поймаешь:

«Это было… С нами было…
Это мне созвучно, что ли…»
В сладкий сон воспоминаний
погрузишься поневоле.


































* * *
Я пыталась понять Вас весь день,
безнадежно, упорно.
Я пыталась стать Вами,
себе быть собой запретив.
Я ходила, как вы,
кардиган Ваш накинула черный.
Я стремилась постигнуть
причину, и смысл, и мотив.

Отключив телефон, целый день
оправдать Вас старалась,
наблюдая, как солнце садится
и гаснут лучи.
И зашторив окно, поняла вдруг:
о, как же Вы правы!
Как Вы правы во всем,
оскорбленное чувство, молчи!

А наутро, проснувшись, тотчас
обнаружив подставу,
вопрошаю у этой несчастной
больной головы:
как могла допустить она мысль,
что Вы правы?!
Нет, конечно! Как прежде,
Вы тысячу раз не правы!

















* * *
Рисовать научиться хочу!
Как Серов иль Шагал, не иначе.
Глупо, – скажете вы? – По плечу
надо все-таки ставить задачи.

Лучше чем-то полезным займись:
вон тетрадей с контрольными стопка,
и в шкафу, наконец, разберись,
ждут давно тебя глажка и штопка.

Я мечтаю уметь рисовать!
Я весь отпуск потрачу, ей-богу,
чтоб уверенно изображать
нашей лошади заднюю ногу.

И пускай не узнать вам пока
в этих странных уродливых пятнах
пруд, дорогу, кусты, облака,
Чей портрет я пишу – не понятно.

Я хочу, я конечно добьюсь!
Десять лет или больше затрачу,
как живой, будет розовый куст –
выполнимая это задача.

Век короткий, умрем – и привет!
Неужель, все старанья напрасны?!
Нет уж! Снова рождаться на свет
лишь с умением этим согласна!





















* * *
Снег валит, густой и белый, –
по законам февраля.
По незыблемой летит
траектории Земля.
Мячик падает с балкона
с ускореньем нужным g,
и закон проверен Ома
на любом из этажей.
Отчего ж закон моральный
нарушается легко?
Честность – не материальна,
боль чужая – далеко?
Почему не провалился,
не сгорел в пылу огня
в тот момент, когда божился,
что не бросишь ты меня?
Но настанет день, настанет:
спелым яблоком в саду
он еще тебя достанет,
тот закон, имей в виду.





















* * *
Наверху играют джаз,
а за стенкой – спор и драка.
Под окном ревет «Камаз»,
где-то гавкает собака.
Да и в мире вообще
каждый тоже чем-то занят:
кто-то с удочкой лещей
ловит, кто-то держит знамя,
кто газетой лупит мух,
кто на лекции зевает,
кто-то испускает дух,
кто-то гвозди забивает.
Каждый думает при том:
напряженно размышляет,
строит планы на потом,
или просто так мечтает.
Сумму мыслей не объять,
голова от мыслей кругом!
Невозможно всех понять,
можно лопнуть от натуги.
Слишком тяжко – ход чужих
мыслей угадать пытаться.
У меня полно своих –
со своими б разобраться!






















* * *
Я ее обманула, как заяц
запутав свои следы.
И теперь среди чуждых людей
и устоев живу.
Я почти полюбила
их короткое лето и эти сады.
Я страдаю в морозы
и весны отчаянно жду.

Пусть же ревом исходит в бессилье,
как бешеный зверь.
Пусть загнется в попытках понять,
почему меня нет.
Я почти не боюсь ее встретить –
прошло столько лет!
Но на всякий случай
всегда запираю дверь.
































* * *
Все изменяется, все изменяется,
чувства и мысли не повторяются.
Пересеклись, разбежались пути –
в воды повторно одни не войти.

Раньше никак не могла я понять:
как это? Вот, захожу я опять
в нашу речушку. Без всяких условий…
Жизнь – постижение смысла пословиц.

Ясно как день, не вернуться туда…
Плещется, вдаль убегая вода.






* * *
Нет сил, и руки вдруг повисли
плетьми, и кругом голова.
Но пусть подольше эти мысли
не оформляются в слова.

















* * *
Распределяются удачи
всегда без правила, без смысла.
Но что поделать? – Там по меркам
по человеческим не мыслят.

Отдай себя всего по капле –
не обязательно прибудет
хоть где-нибудь. Ведь там по меркам
по человеческим не судят.








* * *
Нет, не чудес и не пророков –
а просто верить мы хотели,
что есть на свете тот, кто знает,
как было все на самом деле.

Тогда б смириться мы сумели
с несовершенством наших знаний,
с неисчислимостью миров
и с чередою испытаний
в борьбе земной за хлеб и кров…

Вот основное из желаний
и тема самых сладких снов.














* * *
То пешком, то в телеге,
реки, села и люди.
До Москвы так далеко!
Ты не знаешь, что будет.

Будут, позже немного,
и поэмы, и оды,
постижение сути
и законов природы,

разноцветье мозаик,
Петербург и Европа.
Ты рожден удивляться
и прокладывать тропы.

И в двадцатом столетье
в паспортах будут строки –
«выдан: город Архангельск,
Ломоносовский округ».


























* * *
Месть – это блюдо, которое подают холодным.
И поэтому я подам его не сразу.
Живи, думай, что я проглотила обиду,
и совсем, может быть, потеряла тебя из виду.

А я появлюсь внезапно:
когда ты будешь упиваться собой,
или болтать по телефону со своей бывшей женой,
или хвастать кому-то, что дочь твоя стала судьей…

А пока я разорву все твои фотографии
и прочитаю толстенную монографию –
о том, как изменить в лучшую сторону свою биографию.
































* * *
«…если для элементарной частицы возможны несколько состояний, то не выбирается одно, а осуществляются все – но каждое в своей вселенной»
П. Амнуэль

Если с чашкою в руке
ты стоишь, не в силах выбрать,
то ли чаю заварить,
то ли кофе все же выпить,
знай, что в этот самый миг,
из-за этих вот терзаний
мир еще один возник –
раздвоилось мирозданье.
Может даже три пути:
в третьем мире – из-под крана
ты попил простой воды.
И такая постоянно
В голове мелькает мысль,
Значит, и такой отросток.
есть. Теперь не спи, держись,
что ни шаг, то перекресток.
Есть вселенная, где ты
(душу этот факт согреет),
не удрал, как здесь, в кусты,
дал обидчику по шее.
Выбирают сотни раз –
легион мужчин и женщин!
Хорошо бы было нас,
нерешительных, поменьше!



















* * *
Неинтересны песни о любви –
покуда сам ее не испытаешь.
Все эти муки, клятвы ина крови
притворством ты конечно же считаешь.

Чужая печень ноет не в тебе,
и ревматизм чужой тебя не мучит.
Сочувствуешь им, но поймешь вполне,
когда тебя постигнет та же участь.

Всеведущего духа не понять,
с ним не сравнится приземленный разум.
И все же необъятное объять
пытаемся опять мы раз за разом.



























* * *
А ведь могли быть счастливы, когда б
не скверный нрав ее любимой мамы,
когда бы он не пялился на баб,
когда б она была не так упряма.

И дожили б до свадьбы золотой,
не оставляй он вечно света в ванной,
и не имей она привычки странной –
вся в черном одеваться, даже в зной.

В вопросах этикета был он слаб…
Хозяйство ей давалось слишком туго…
А ведь могли быть счастливы, когда б
любили хоть чуть-чуть они друг друга.































* * *
Поет приемник: «Ой, цветет калина…»,
пыхтит зеленый чайник на огне.
Нет, я им не податливая глина,
уйду, с концами, в ночь! Что стоит мне!

Какая жалость: «Он живет, не зная…».
Какая глупость: «волю дать словам»
не может. И представьте, не немая.
Ни в жизнь не догадается он сам!

Стакан мой с чаем пуст наполовину…
«Да нет же, полон!» – я себе твержу.
Чтобы уйти совсем, ищу причину.
Ищу причину – и не нахожу.































* * *
К сожаленью, я не очень
уживаюсь с этим миром.
Он на тех рассчитан, прочих,
кто в плечах меня пошире,
кто смелее и активней,
кто болтливей и горластей,
кто, меня толкая, лезет
на такси, к прилавку, к власти.
Много их, они – другие.
Закаленные их души…

Кошельки набив тугие,
всем пресытившись, по кругу
обежав весь мир, послушать
прибегут они, я знаю,
как в тени под старым дубом
я стихи свои читаю!



























НА ЛЕКЦИИ

Опять сентябрь – и новых лиц
нахлынула волна.
Но все как прежде: видно мне
отлично, как одна,
тетрадью зеркальце прикрыв,
любуется собой,
а эти двое у окна
в морской играют бой.
Четвертый трет рукой глаза,
пытаясь не уснуть,
взгляд пятого прилип к часам…
И снова кто-нибудь,
не утруждающий себя
решением систем,
с ленивой спросит хитрецой:
«А это нам зачем?
Мы не Эйнштейны, – скажет. –
Нам в реальном мире жить.
Как ваши формулы к нему
конкретно приложить?»
И ждет ответа. Так бы взять –
и выгнать всех взашей!
Но я терплю: вдруг среди них
хотя б один Эйнштейн?



















* * *
Казалось, вечно ныть не перестанет
душевной раны незаживший шрам.
И время не утешит, не обманет,
и точно не расставит по местам…

Но странная со мной случилась штука:
воспоминания ничуть не побледнели,
как наяву цвета, оттенки звука –
все, что мы вместе пережить успели.

Поступки все хранятся аккуратно
(обдуманные или сгоряча…),
но чувств не вызывают адекватных,
как станция «Заветы Ильича».

Другие книги скачивайте бесплатно в txt и mp3 формате на prochtu.ru